Поездка на юг (продолжение)

- Да не гони ты так, мудозвон! - ласково, как преподаватель, просил я Тошу, когда кретин зашкаливал за сто двадцать. Солнце уже село, дотлевал последний тлен сумерек, и по-прежнему лил дождь, Ну целый день, даже пописать не выйти, мы мочились в бутылку из-под пепси-колы, а потом кидали её на дорогу. Ну а что гнать, по такой дороге костей не соберёшь, дорога не знакомая.

- Да я хочу креветку догнать.

Вот проснулся, тормоз. Все крупные парни тормоза, я заметил. Вместо того, чтобы ещё днём собрать все параметры и узнать, куда едет эта чипса, у него пламенный Моро заработал спустя пять часов. Слоны у Дроздова в программе тоже не торопятся.

Указатель на Воронеж, проехали. А действительно в треугольнике проекции дороги на сетчатку показалась тачка очень уж похожая на тот красный "Опель".

У Тоши всегда было так с бабами - мы их приводили, а он хлопал глазами и тупо ходил вокруг. Зато когда нам, здоровому большинству, отказывали, он - нездоровое меньшинство сразу появлялся в нужном месте и в нужное время, и трахал наших баб.

Чутью Тошки отказать было нельзя, он находил правильные истории, и за собой нас вёл в них. Художник, что рисует дождь, тем временем подливал масла в огонь и вода уже стояла ровной тонкой коркой на дороге, а там, где были горки, раскропяченными ручьями текла вних и вверх. Воронежские горки это типа Голландия в СССР, когда вокруг такое всё красивое, ко-ко, коро-ко-ко, а дорога между всей Родиной прорезает полосу. Единственный недостаток, о котором замалчивает поэзия, что дорога эта узкая, как прямая кишка, и чтоб по ней что-нибудь проехало, надо долго и усиленно тужиться. А у нас на Родине как - лесами и полями добрые люди не ездят, Родина полна медведей, упырей и леших, поэтому по нашим дорогам - только фуры длинным рядом. А на такой дороге одна фура занимает не только свою полосу, но ещё и встречную. Да и скорость - как у черепахи "а ты приходи завтра".

Откуда здесь светофор? И, в натуре, красная лампочка не по детски светила, обучая правилам дорожного движения. Населённый пункт, типа.

- Дай-ка я порулю, - попросил я Тошку, не выдерживая наглости напирающего на крышу дождя.
- Догони эту.

Ну с речью у него периодически возникали проблемы. Он очень долго учился в Бауманском и словарный запас сокращался с каждым семестром, поскольку многие слова не требуются инженеру для жизни. А после того, как попал во ВГИК, оказалось, изменения уже необратимы.


- А где мы там жить будем? Освети жилищный вопрос. - самый скромный и молчаливый из нас, это конечно Паша. Такой гигант на любом сборище, душа шумной компании, любитель весёлых розыгрышей, озорных шуток, и удивительных сюрпризов ехал всю дорогу молча, вынашивая микропланы, как кенгуру. Вместо рта у Паши была молния. И как так обнаруживать в себе материальную сторону после стольких километров пути? Сначала бы на водительские права сдал.

- У меня в Геленджике живёт одна родственница, она квартиру на лето сдаёт. Я звонил ей, и сказал что мы приедем четвёртого августа. - А сколько там, типа, комнат? - Да штук пять или шесть, больше он не съест, он у меня ещё маленький. Да трёхкомнатная квартира! На пятерых. Ирина Салтыкова так не жила! - Погоди, а как же крольчить? - Вместо того, чтобы работать ты крольчить будешь? В обеденный перерыв можно тёлок приводить. И что трёх комнат мало, и негде что ли в Геленджике отпялить креветку? - Ну хотелось бы дома, с ванной и всё такое. - Договоримся, даёшь нам по пятьдесят баксов и на час мы уходим гулять к причалу. - Лучше уж я вас в попу отпялю, чем по пятьдесят бак…

Впереди, вдалеке раздался страшный удар, заскрипели тормоза, и железо издавало громкий шаркающий звук о полотно асфальта, напоминая минималистов музыки.

Водяные струи на лобовом стекле и плохая видимость не позволяли рассмотреть случившегося впереди, но уже было ясно, что она из фур перевернулась на сто восемьдесят градусов, и летела по инерции вперёд, стачиваясь об асфальт, как кусок дерева о напильник, издавая ужасающий скрежет и скрип, наверное от подстилающей воды, которая тонкой прослойкой помогала груде неуправляемого тяжёлого железа лететь вперёд ещё метров на пятьдесят.

Я затормозил, как только услышал удар, и подъезжал к месту аварии на скорости тридцати километров в час. Сначала мы проехали фуру, неуклюже стоявшую у обочины, но наполовину своим кузовом занимавшую нашу полосу, без габаритных огней и уже всю перекорёженную от сильного удара сзади. Ещё через двадцать метров на обочине противоположного края дороге, то есть если перейти через встречную полосу, стояла разбитая вдребезги легковая машина. Левого передненго сиденья, казалось не было вообще, или часть машины была смята так, что это сиденье сморщилось как спичечный коробок, и не было заметно. На месте водителя лежал человек. Лобового стекла полностью не было, и видна была рука, в неестественно лежащая на руле. Задняя часть машины почти не пострадала, зато от переднего вида мало что осталось напоминать автомобиль. Фар и бампера не было вообще, капот был смят, как конфетный фантик, а двигатель, кажется, наполовину въехал в салон, раздавив препятствия на своём пути.

Из за дождя было плохо видно, жив ли водитель машины, и есть ли в салоне кто-то ещё.

Через тридцать метров уже на нашей полосе в кювете лежала на боку огромная фура с прицепом, а возле неё суетился в жёлтом полиэтиленовом плаще маленький коренастый мужик. Должно быть, водила грузовой махины. Его фура почти не пострадала и завалилась на бок только от того, что он попытался объехать легковой автомобиль, и не справился с управлением.

- Надо остановиться? - спросил Паша, когда я и без того уже останавливал машу возле перевёрнутой фуры. - Бля, Кузь, ты что дурак, поехали дальше, это история как минимум до утра. Пока ГАИ приедет, пока протокол составят. Никто из нас спать не будет, геморроя тут выше хуя. - Надо сходить к той машине, может чувак ещё жив! - занервничал я, и никто не стал возражать, - сидите здесь, я пойду.

Натянув свою кепку, в которой мать водила меня голого по улицам Новороссийска ещё в 1979 году, слегка ужав головную кость и растянув головной убор, сутулясь, я побежал назад к раскорёженной машине, пряча очки от безжалостного дождя, который всё равно превратил глазные стёкла в дифракционную решётку. Было уже совсем темно, и я взял фонарик, чтобы проследовать за его лучами.

- Ох…блядь… - непроизвольно воскликнул я.

Это был красный "Опель".

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.
СЛЕДИТЕ ЗА НОВОСТЯМИ ЛИТЕРАТУРНОЙ СЛУЖБЫ ИЛИ ОБРАТИТЕСЬ К АВТОРУ ПО ЭЛЕКТРОННОЙ ПОЧТЕ.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002