Раствор личности

Мой друг Паша в угоду мне прислушался к беседе о соотношении интимности, которую дозволено открывать при отношениях с женщинами и интимности, которую должно сохранять при себе в целях сохранения собственного существа. Всё дело в том, что существовавшая всегда, как уверяют некоторые мои друзья, и но открытая в полном свете мною только сейчас, некая моя предрасположенность к растворению в другом человеке, дала некоторую пищу для размышлений. Например, нужным стал анализ и переосмысление (хоть бы и на самом элементарном уровне) последних лет 10 моей жизни.
Говоря не самыми учёными словами, мне стало нужным подумать о том, кто же я на самом деле такой. И как можно приспособить свою жизнь к тем жёстким условиям, которые диктую себе я сам.
Мне кажется, что я очень предрасположен к растворению в другом человеке. Это не обязательно женщина, это может быть просто друг, может быть мать, а может быть даже знакомый. Посмотрим ретроспективой на произошедшие события.
1998 г., абсолютно чужая мне страна, моё пребывание в ней ограничено тремя неделями, но каждый день в этих трёх тянется, как медицинский жгут. Это время первого прикосновения к одиночеству, как явлению не отвлечённому, а непосредственно затрагивающему именно меня. Мои тогдашние блуждания по улицам, торговым центрам, вдоль берегов городской речки, появление в самых странных, нетуристских кварталах. Странное ощущение от того, что всё происходящее вокруг меня сохранится лишь в моей памяти и ничьей больше другой. Глухая мыльница чёрного цвета, безуспешно пытающаяся поймать след от моего взгляда на проплывающих мимо предметов. Каждый из предметов грозит стать узелком памяти, но не становится им.
Первые две недели – школа. Знакомство с Сашей. Саша – сын крупного московского торгаша коврами. Способность Саши транжирить деньги не ограничена. Естественно, он наркоман, страдающий от невозможности заглушить бесконечными и бессмысленными покупками свою внутреннюю ненужность самому себе. Он способен купить дорогую безделушку и через два часа выкинуть – не понравилась. Маша – временное пристанище Саши в период годовой ссылки в эту страну. Маша – молодая и глупая, губы похожи на губы Ф.Меркьюри. В Москве потом у меня с ней будет небольшой роман, фактически закончившийся в момент начала. Когда я приехал за ней, чтобы везти в кино, её мама с такой печалью и таким страхом посмотрела на меня, что вместо девушки Маши у меня возник ребёнок, которого я непонятно зачем беру с собой на просмотр фильма. Этот взгляд начинающей стареть, тонкой еврейки убил во мне все романтические чувства и, доставив дочь домой в целости и сохранности ещё при дневном свете, я уже не смог потом набрать её номер.
Саше я нужен был для того, чтобы оттенять его собственные амбиции и притязания на жизнь. Как некрасивая подруга, я следовал за ним везде, где можно было это делать, с тщательностью отличника изучая все его реакции, выслушивая его длинные излияния о прошедшем. Пару раз попал вместе с ним в неприятные ситуации. Зачем всё это нужно было мне? Ответ не последовал.
Потом – неделя на другом конце страны, где одиночество гораздо более отчётливо проявило себя хотя бы в условиях полного отсутствия русскоговорящих людей в досягаемой близости. Неделя, полностью состоявшая из прогулок после занятий по так и недостигнутому мною городу. Районы, сменявшие друг друга, как странный, удивительный калейдоскоп. Лебеди, оставившие свои длинные шеи на цветных отпечатках мыльницы. Столь любимый, родной макдональдс, в которым я хотя бы знаю, какую реакцию можно ожидать от той или иной вещи и человека, пусть и говорящего на другом языке. А затем – снова блуждания по непризнанной мной стране, по переулкам с толстыми фигурными решётками на домах. Не в силах более выносить напряжение, я возвращался в выделенную для меня в доме комнату и погружался в чтение привезённой с собой книге об истории создания уравнений Максвелла. Хозяйка, одинокая престарелая дама, муж которой давно умер, а дети давно разлетелись по своим гнёздам без права переписки, просто само олицетворение сентиментальности. Пожалуй, наибольшее раздражение во мне вызвала фраза, произнесённая где-то в середине нашего знакомства: «Why are you Russian so sad?». Ответить на неё без грубости я бы не смог, поэтому лишь сдавленно улыбнулся и промолчал.
И вот, говоря о растворённости, моё возвращение в школу, к друзьям, воспринималось, как возвращение домой. И тем паче холоднее воспринялась недостаточно теплая, как мне показалось, реакция Саши на это возвращение. Т.е., это было простое «здорово, что ты вернулся, старик», но не более того. Моё уставшее от одиночество сознание просто не понимало, как можно, пережив так много чужого, не пробиться к тому, кого ты, пусть и на время, считаешь своим домом.
То разочарование сменилось грустью скорого возвращения в Москву, а потом – усталым гулом самолётного двигателя, разделявшим меня сегодняшнего и меня, приземлившегося в своей уже стране. Тот, кто приземлился, немного уже изменился по сравнению с тем, каким он был три недели назад.
Впереди ещё предстояло множество попыток перенести себя, своё существо на другого и заставить его жить моей жизнью, а себя – быть лишь придатком. Каждая из них закончится крахом, сначала – у меня в голове, затем – снаружи.

11.12.05

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002