 |
||
 |
    
|
|
  |
 |
|
|
|
|
|
12 декабря 2002 года
особенность онлайнового дневника - скоротечность обратной связи, необходимость быть в ответе перед внешним желанием, оставлять неоткрытым файл самого интимного переживания по соображениям безопасности. Христос говорил притчами - ему самому ничего не надо было. вавилонская башня рождения. Остаётся общий знаменатель, среднее арифметическое языка, три сигма эмоций. Остаётся СОЦИУМ, как способ самопознания, конформное отображение на поверхность сферы эр зед.
Девушка пишет стихи о России, по-женски отождествляя себя с квадратными километрами и миграцией лосося в баренцевом море. Упор делается на страдание, как тысячелетний паттерн восприятия, и он не нов. паша смущён очевидностью повтора, ему не понятно желание единства с непонятно чем большим, что знает тебя, но вряд ли наоборот. Необходимы формы.
Я прочёл, подсмотрел, заметил - замораживание завода АЗЛК. Ситуация в том, что по всем срезам современности этот завод мёртв, он нереален, виртуален. Никакие программы замешанных чиновников, вливания разноплановой энергии, думы и страдания смазанных конвейеров не могут остановить остывания жизни в цехах. И это нормальная практика в мире, такой экономический закономерный штрих.
Меня смутило другое - то, что рабочие, не получающие ничего с полгода, перешедшие на трёдневную рабочую неделю, продолжали ходить на работу. Если уйти под каску рабочего - можно полюбить Россию как прорастающий феномен. Юрий Петрович Полуэктов, преподававший эзотерически-научный семинар по культурологии, говорил, что можно пройти через стену, если долго в неё тыкаться. Вероятность в минус бесконечной степени. Рабочий ходит на завод ради вероятности. Мер даёт кредиты заводу ради вероятности. Пирамидка МММ. И если я почувствовал энергетичность новости, то куда её отождествлять мимо ментальности - атрибута этноса? Россия - страна вероятности, то есть любое свойство развития или исторической объективной закономерности имеет закон вероятностного распределения, открываемой афористами. И жаль, что уникальность свойства, многими предчувствуемая как положительное достижение, является непроросшим неоформившимся сырцом, преющим потенциалом страны, перешедшей в мировом космическом сознании от надежды воплощения до сборника тематических анекдотов. нераскрываемо больно. всё.
23 декабря 2002 года
Мне вчера нужно было в посёлок правдинский.
Я вышел на станции Пушкино около одиннадцати вечера, замёрзшим и без подарка на день рождения. Поняв, что не потяну на оригинальность среди неработающих магазинов и заиндевевшего ПАЗика в Ивантеевку, я купил бутылку и коробку. Надо было брать частника, но я направился к группе "водил", целенаправленно ожидавших меня.
- Глядя в твои глаза (всё последующее - с кавказским темпераментным акцентом), отвезу тебя за 150 рублей!
В принципе я думал о ста, поэтому неумело встал в позу торговца, то есть вынул из кармана заранее приготовленные сто двадцать с мелочью, рассыпал их на ладони и сделал вид, что "вот набирается из того, что есть". Не то, чтобы я хотел их разорить! Просто в неромантичных ситуациях ты по встроенной привычке "жмёшь" каждую копейку. И если, например, в кафе "зен" можно оставить 400 рублей за какую-то фигню со специями (нет, конечно, вкусно, но за двести рублей ожидаешь от чашечки дымящегося глинтвейна полной сознательности, что вот сейчас сама божественная Сома поговорит с тобой, или что стакан изнутри будет в три раза объёмнее, чем снаружи) и в принципе не жалуешься даже самому себе на подкачанных мальчиков за стойкой, кричащих через весь зал вполне по общепитовски "глинтвейн возьмите!", то на входе в метро необходимо возмутиться подорожанием жетона на два рубля. Тут дело в добровольности - когда ты приходишь в кафе, тебе кажется, что ты создал этот мир сам, что всё тут вращается для тебя, ты как бы покупаешь фотообои рая, что, конечно же, дороже любых денег, ты обладаешь мнимой свободой проводимого времени, к тебе подойдут, улыбнутся и поправят причёсочку. А когда тебя прижмут в метро, как массу, зажмут между решёток в загоне, тогда ты пытаешься отвоевать себе кусочек самости. А деньги - они дырочка воздействия министерства социальной политики на тебя, а значит, и твоего обратного чувства справедливости - тоже. Вот я и сидел в разукрашенном кафе, угадывал ведущих МТВ за соседними столиками и любовался официанткой Женей, словно её груди выросли для меня одного.
А частный извоз - тот же общественный транспорт, значит, надо не уступить ни грамма рублей.
- А что, с другими глазами - дешевле везёшь?
- Что ты! Намного дороже!
- Тут 140 наберётся, - я проваливал вступительный на актёрский.
- Ну-у, начинаэтса! - протянул кавказец, но я стерпел его догадливость, не видя в нём человека. - Да ты на мотор посмотри! - и он вполоборота протянул обе руки к девятке. Я терпеливо молчал, видя экономическим взглядом, что спрос ниже предложения.
- Повезёшь за 140? - он обратился к напарнику.
- За 140? - сказал напарник так презрительно, словно эту сумму выделили на его похороны, - что я, сам вези! - он стоял в замёрзшей позе торговца ёлочными игрушками, подобрав иголочки кверху.
- Поехали! - реально махнув рукой отрубил кавказец и запихнул нас в салон совершенно другой машины. И только я успел отряхнуть ноги от приставшего настила, - Я тебе так скажу: вот ты мне сто сорок дашь, сэкономишь на мне, а я тебя всё равно повезу! Это тот за 10 рублей удавится, а я - человек! Знаешь, сколько мне достанется от 140? Половина! Остальные - бригадиру, да на бензин 30. Вот и посчитай! Предположим - ты мне полтинник дал, да рейсов таких немного, в день набирается двести. В месяц это шесть тысяч - и это нормально? Я тебе так скажу - нас тут было 23 машины! А теперь только шесть, потому что каждый подойдёт и спросит "почему так дорого?" А ты мне скажи, а что не дорого? Раньше я бы сам отвёз за сто, за восемьдесят, а сейчас бензин станет 17 рублей! "Что так дорого!" Вот у тебя квартира есть? Вот сколько ты платил год назад? 400, да? А сейчас 900! "Что так дорого!" Ты в магазин пришёл - колбаса 83 рубля! О-о-о! (выпучил глаза и наклонился к рулю) "что так дорого!" Но я же человек - если нет у тебя - садись, так отвезу!
И мне, державшему остальное во внутреннем кармане, реально стало стыдно. Я понимал, что частник довёз бы за меньше ста, но мой водитель негодовал и мерил литры относительно своей цены, как в Липецке картошка всегда будет дешевле столичной, но не поедешь же никуда и выбираешь из доступного. Я уже думал, как бы незаметнее достать недостающийся полтинник, я был готов стерпеть позор провального выступления, поэтому спросил, как бы, и на самом деле, переводя отношения из частных в личные:
- А что самому-то не ездить? Без бригадира?
- Ты что самому?! Я там стою - ты ко мне вышел тёпленький, готовый, мы знаем, где искать друг друга, сел - поехал. А здесь я буду мотаться туда-сюда, бензин жечь! Вот подходят впервые - видят, нерусский! А-а, не поедем! А потом сами запрыгивают! Парня вёз - говорит, кошелёк забыл, я ему - садись всё равно! - и назавтра он сам садится и вдвойне платит! Это же русские люди! Ты назови мне хоть один день, когда я кому-нибудь не помог! И я уже понимал свою ошибку. Он смог так рассказать мне о специфике своей отрасли, что соглашение с ним означало принятие не его точки зрения, но некоей общей и правдивой. И мы въехали в Правду. Я достал из кармана два стольника и протянул ему. Он покосился на бумагу и, отвернувшись, пробурчал "не возьму". Тогда я, немного подстраиваясь под его открытость, но немного бравурно, сказал:
- Вот понимаешь, мир вокруг давит на нас, и кажется, что отовсюду исходит опасность, вот и экономишь на всём. А когда ты вот так ко мне, с душой, понимаешь, хочется ответить тем же! Бери! Сейчас номер запомню - буду искать потом.
И положил деньги на торпеду. Он пробурчал "спасибо" и пожал мне руку, а я вышел на мороз в тепло человеческих отношений.
---
Я купил камеру "с рук" - за дёшево, и, конечно, с дефектом, который пытался выправить своими силами - не получилось. Ощущаю, что снова в погоне за зайцами мне достался самый тощий. Просто в последние 15 минут на часовой кассете проявляется брак, не прописывается звук и идёт мозаикой изображение. Тогда, при покупке, этот барыга (есть такая национальность) внушил отвращение, и я уже знал, что беру несовершенную вещь, но в тот момент мной овладел романтический порыв, что образ вещи гораздо ценнее её работоспособности, содержимого. Я настолько хотел заполучить камеру, что она могла бы быть из цельного куска мрамора, как из-под бороды старика Хоттабыча, я бы не заметил этого. И даже сейчас, вертя в руках обломки мечты, приспосабливаясь к дефекту, пытаясь выдать его внутри себя за спецэффект, я не чувствую совершённой ошибки, потому что научился на ней. Неужели я не хотел оскорбить барыгу, увидел в нём больше человеческого, чем в нём вообще не было? Неужели мерить людей по их же критериям, как в вавилонской башне? Нет, я просто очень люблю кино.
---
Тенгиз Абуладзе. "Древо желания", 1976. Музей кино
Недавно по "культуре" прошла документальная передача про А. и этот самый фильм. Но принципиально ненавидя люминофор экрана я, не зная, дождался повтора на большом. Зал отвели маленький, а можно было ещё меньше, человек на двадцать, что пришли на сеанс. Меня это немного смутило, я вспомнил, какими эпитетами награждал журналист Тенгиза, и решил, что тот заслужил большего. Потом я понял справедливость посещаемости. На Дзигу Вертова в тот же зал пришло человек шесть, и заслуженная работница искусств, порвав мой билет, сказала "а что вы хотите? не Антониони!"
Фильм мне понравился. конечно. Но, моё любимое но!
"Древо" снято без ведома госкино, и может быть это не первый такой фильм, но, как мне кажется, первый из тех, что потом становились почти культовыми, то есть совмещали авторство и широкую известность. Идея, в принципе, вечна, как слово "см
ер
ть", и становится понятна очень скоро после начала - жертвоприношение на земле. Вестничество как податливость материи. Отдача ЗДЕСЬ для воздаяния ТАМ. Отсюда многие "вечные" вопросы вытекают, но если описать структурально - оправдание спуска вниз и цена этого спуска. Но мне показалось, а впоследствии подтвердилось, что идея эта промодулирована у А. тем временем, в котором он существовал. Конечно, это будет всегда, это как одежда на голое тело, это - как и сам кинематограф - преходящая форма существования откровения. И если режиссёр начинает мыслить в 70-е годы в СССр, он подчинён тому застою в культурной жизни, в апогее которого зачали меня, отставанию страны в художественной мировой гонке. И разгон феномена требует человеческого топлива, той жертвы, о которой и снимался фильм. То есть я различил причину и повод: несовершенство земли и политика партии.
Вот визуальным рядом напомнил Феллини! Ряд персонажей распадается по фильму цепочкой, каждый характер показан посредством перфоманса, эстетической оболочки. Герои существуют на земле как продолжение своих действий - и это единственное, что держит их здесь и привлекло режиссёра, это - равнодействующая между их внутренним ощущением и внешней материей. Но! Если Феллини развивает эти образы, доводит их до абсурда, отрывает от контекста существования, превращая их в естественных спутников картины, то у А. они несут дополнительную нагрузку. Абуладзе поляризует их этически. Герои, причём без исключения внутри своей касты, живут изгоями "нормальной грузинской деревни", и олицетворяют "настоящую жизнь духа". Это грубо. Назидательно. Сейчас уже так не нужно, сейчас мы можем понять это на примере одного героя, а остальным назначить свои прерывания.
Здесь меня поразила общность темы с Тарковским тех же 70-х. В основном, "сталкер" и немного "соляриса". Совпадение из разряда "строгое соответствие" - поиск того, что внутри, вовне, естественное ненахождение этого, понимание оправданности исключительно внутреннего поиска и ответственности перед внешним миром уже из себя. Это - вечная тема, но, помноженная на специфику социализма, врывается отдельным направлением кинематографа в тома искусствоведов. Теперь: именно стадиальность, принадлежность задачам ТОГО ВРЕМЕНИ ровно в той же степени отнимает достижения тех фильмов у ЭТОГО ВРЕМЕНИ. А у смутно предчувствуемого понятия "вечности" время нелинейно.
Главная линия - внешне нормальная героиня Софико Чиаурели. Мне, конечно, нравятся брюнетки, и в грузии нет других, но это красота, достающая вытянутой вверх ладошкой до потолка неба. Если юродивые герои фильма вызывают улыбку режиссёра, наполнены маленькими нелепостями национального юмора, то красота Чиаурели держит всю серьёзность картины. И я не сомневаюсь, что именно она будет принесена в жертву, как самое ценное на съёмочной площадке. Её выдают замуж не по любви, она изменяет нелюбви с любовью, что карается инертными земными законами, и погибает. Всё. Казалось бы - совершенная драматическая структура вкупе с талантом режиссёра и откровенно сумасшедшей работой оператора (я немел и стонал 24 раза в секунду от полноты предлагаемых стоп-кадров) должны сделать картину совершенством! И так оно и было! Но совершенство не может пройти! Время расщепило плёнку фильма, к сожалению, на прошлое и настоящее. А по другому не могло быть.
На месте казни героини вырастает дерево - красивое с небывалыми цветами, и закадровый голос сообщает нам: "...выросло дерево. кто его посадил - никто не знает. откуда приходит на землю красота - кто знает?" И я чувствую, как сахарный леденец во рту разгерметизирует маленькую центральную капсулу с просроченным вареньем. Послевкусие сладкого - кисло. Или, когда Чиаурели выходит из церкви, один кричит "Деву Марию распяли!" А по фильму её зовут Марис. Тогда я сначала не понимаю, зачем мне объяснять вещи своими именами, а потом понимаю, что риск быть непонятым в то время значил для режиссёра больше, чем риск быть непринятым сегодня. Это даже не сознательный, но просто - выбор, который либо А либо Б. Это - единственный минус фильма, который с самого начала рассыпан по не очень глубокому изображению героев, а в конце откровенно переходящий в проповедь на чужой территории кинематографа. Концентрат не пьют, особенно когда прочитают состав. Необходимы другие приёмы, хотя бы - отсутствие объяснений, потому что уровень картины очень высок.
Но! Я понимаю, что ворчу не по главному делу. Что мне, пускаемому в музей кино открыто, гораздо лучше, чем советскому грузину, пусть даже и гуляющему с Феллини по красной площади. И если я позволяю себе говорить, что мне что-то не нравится, то только после того, как я полностью оправдал в себе творчество Тенгиза Абуладзе и почтил его память.
---
Вообще, настоятельная потребность художника совместить свой дар с проповедью названа существующей Д. Андреевым и подмечена им особенно в русской культуре. Как свойство соборной устремлённости души (как это я понимаю). Гоголь и Толстой, как классические примеры. Набоков осудил Гоголя, пожалел его, но кто из них правее? То же и в 20-м веке (Абуладзе), то же и во мне. Все неудачи связаны, как мне кажется, с несуществующей пока формой совмещения этих призваний. Монашество не может быть донесённым до мирян, слишком высокая стена псевдоцивилизации вокруг. Одно идёт в ущерб другому. Кто-то даже открыто противопоставляет эти два видения мира. То есть как вариант - полное разделение проявлений. Или ты делаешь то, или это, с возможными в будущем проблемами соединения даже внутри, не то, чтобы вовне. Я пока не могу отказаться от ощущения прямого текста, иголочек социума, слишком божественное всё вокруг! Но и делать попытки кровосмешения - глупо, слишком мало сил и понимания феноменов, поэтому - отдельная статья того же Марата Хайруллина о ситуации в стране.
Вопрос в том, какое влияние имеют эти две, казалось бы несвязанные темы. Но, как показала история, огромное воздействие, причём именно политики на искусство. Речь идёт о чём-то надстоящем надо всем, сущности России, её непредставимого вопроса "быть или не быть". И в политике, и в искусстве можно принести жертву, направленную на одно и то же. Конечно, по совершенно разным, и даже непохожим законам, но можно. Я не претендую в своей робости ни на что, кроме ощущения по прочтении статьи, как будто меня везут на операцию с вероятностью успеха 30%.
25 декабря 2002 года
Иногда, в сознательном возрасте всё чаще, приходится слышать обвинения (или констатацию уличения) во лжи. Не в каких-то житейских или экономических делах, когда у тебя есть деньги, а ты говоришь, что ни копейки, или что идёшь с мужиками, а на самом деле - на первое свидание. В таких случаях явной подмены, которая тебе очевидно известна, ты можешь оправдать себя сложностью коллективного мировоззрения, не совпадающего в частностях. То есть это ложь, возникающая между людьми, ясная большей половине из них, чтобы остальным жилось легче. Я говорю о той лжи, которую тебе вменяют как внутреннюю, которую видят запрятанной глубоко в тебя и потому незаметной сначала. Вот и сейчас, начав писать ровно и гладко, словно для сайта, мне хочется скатиться в чувственную неструктурированную пропасть, и сама эта дифференциация состояний указывает мне на обман. В дневниках Кафки присутствует тот же обман, но сделанный руками цензора, когда "наиболее откровенные места дневников были нами опущены", но на самом деле он писал честно. И Кафка, и Паша, и девушка - все указывают на одно и то же - проблему честности перед собой.
Я осознал присутствие в себе нечестности относительно давно, лет в девятнадцать, когда первые искажения мира нужно было запихнуть в себя защитившись от них ложью. Когда проще и бескровнее было обмануть себя, чем умирать в гневе и праведности. Например, отсутствие "девушки" трактовалось как ненужность, хотя было следствием мужской слабости и схватки матери. Или безденежье было "просветлённым" состоянием краснодипломника, нежели преступной пассивностью. Но всё это - принималось к сведению и оставалось за гранью перемен, мне было удобно так существовать. И я знаю, то, что находят во мне сегодня, из того, что я явно не нахожу, относится к той же категории. И этого вряд ли стало меньше, как растёт пени по невыплаченному платежу. Вопросы возникают у тех, кто, по долгу дружбы, должен обмениваться со мною внутренними органами, а у меня они, как только их попробуют на вкус, подпорчены. Не соответствуют этике-тке. Каюсь, что практически ничего не делаю для исправления, потому что жить с этим, как с билайн, удобно. Но что стоит это признание? Разве тем, кто замечает это не по тщеславной необходимости уличить товарища в неправоте, а по объёму души, от этого легче? Разве не по количеству отвоёванного судят они? Да мне и сейчас писать об этом лень, но я пишу просто потому, что эффект был бы тот же, как и после аффективного состояния, вызванного ложью. Тогда бы я просто привёл пару дичайших несправедливостей с моей стороны.
Если быть честным в признании себя неправым, то нужно самоубиться, и эта мысль приходит в постаффектной депрессии. Вообще, жизнь - это попытка усмирить свою правду, с одной, материальной, стороны, и старание вытащить ту же правду наружу, с другой стороны, возвышенной. Чередуются два состояния, два способа поддерживать жизнь - прямой и творческий. И если на 100% прямым это делают много людей, то 100% творческим способом не сможет воспользоваться никто. Даже у Вострикова-старого 77%.
Я понимаю, что снова оправдываю себя, что закрываюсь от тех, заданных мне вопросов, рассуждениями о природе человека. Не могу ответить за себя. Но что же - мне считать все рассуждения лживыми? Нет, я чувствую их творческую мысль. А о себе - опять ни слова, словно написанное всем другим не перетекает внутрь меня самого, хотя и не старается. Просто очень болит голова после сжавшего её мороза и расширившего двухчасового широкоэкранного фильма, чтобы не проситься в оправдание.
Например, если я живу в семье из трёх человек и меня как не-Кафку это раздражает, то есть я чувствую, что беру от квартиры (мнимого дома) меньше, чем отдаю ему, то я должен с этим что-то делать. Снимать, а тем более купить, жилплощадь мне не по карману, переехать к богатой невесте тоже пока не получилось. И что? Остаётся цепляться за тьму? У меня возникло ощущение, что нужно физически избавиться от родственников, я даже представил себе трагические обстоятельства, похороны, и как я переживаю до слёз, то есть душа защитилась правильностью от вполне аморального желания. Если бы во мне проснулся Чикатило, я бы не сомневался, что делать, а так я законопослушно ворчу, скрывая фантазию от окружающих. Далее - не честнее ли признаться в этом родственникам? Дураку ясно, что мораль кричит "нет", а истина "да". Конфликт. Я вру либо себе, либо им. И почему здесь меньшим злом должна выглядеть защита от себя, а не от них? Здесь выход из ситуации пропорционален таланту - смочь так избавиться от этого ощущения, чтобы начальный и конечный пункт были разнесены как можно дальше. Тебя подавляет отец - а ты рассказик "приговор" под подушкой пишешь.
Я защищаюсь безвыходно. Пока так. И уже давно. Если я не говорю того, что думаю, - это ложь. И её видят близкие мне люди. Я хочу выглядеть лучше, чем есть на самом деле, то есть по внутреннему ощущению. Чтобы меня любили. Все проблемы - из детства. Этот вывод скушен своей очевидной правильностью. Именно это мешает в отношениях, конечно. Всем западло общаться с тем, кто не тот на самом деле. Сентиментально хочется покоя и любви, а я не даю, сука. Мне аукивается в одиночестве, как обоюдном факте, в спинах друзей и подруг, или в моей им спине. Любовь выходит рахитная, слабая и долго не живёт. Все, кому человеческое не чуждо, страдают, и я в их заднем числе. Неужели простить это можно лишь отстраняясь от человека, когда, будучи удалённым от его нижнего белья, ты трезво рассматриваешь его плюсы и, особенно, минусы, разрешая ему равняться отрицательным числам?
И я говорю - простите меня Паша, Наташа, Ксюша, Кузьма, Николаша, Антоша, Вова, Вика, простите без раскаяния, но с пониманием, за то, что я пока такой какой есть, и совсем не сдохший внутри, а запах поднимается из испорченного желудка, и поверьте, что рыпаюсь я почти из последних сил, и даже могу радоваться жизни до тех пор, пока не совру в ваших глазах. Потому что вывод из одного диплома гласил: "в результате работы была показана невозможность диагностирования данной болезни разработанным прибором". Но и второгодки заканчивали семилетку, так что худшее, конечно, позади. С любовью, коля.
27 декабря 2002 года
Дети! Мы были вами!
В сотовом телефоне Samsung A-400 есть опция меню "здоровье", где можно узнать тип своего телосложения, а также "биоцикл":
Биоцикл
|__ Мой календарь
| |________ Начало последней менструации
| |________ Средняя продолжительность цикла
| |________ Вероятность беременности сегодня
| |________ Дата овуляции
|
|__ Календарь подруги
|________ то же самое
А в инструкции предостережение - информация мобильного телефона является слишком общей, чтобы делать по ней строгие выводы, а потом подавать на компанию Самсунг в суд.
Чарли Чаплин. "Великий диктатор", 1940. Голливуд, наверное.
Фильм снят не в 23-м, не в 33-м, и даже не в 39-м, когда НСДАП проходила ключевые для своей организации точки, мутируя ещё внутри себя, а в 40-м году, когда неизбежность уже начавшейся экспансии Германии стала очевидной. Снят на другом континенте, которого война коснулась совершенно неожиданно лишь с распадом СССР, когда стало известно, что во второй мировой победила армия США. Снят признанным комиком, от которого нельзя ждать не-комедии.
История, написанная самим Чаплиным, проста - маленький человек, еврей-парикмахер, попадает в реалии расцвета диктатуры Тамении. Еврея и диктатора играет один и тот же классик. В то время как диктатор аденоид Хинкель нелепо управляет страной и, косвенно, миром, в гетто разворачивается история любви парикмахера и прачки. Естественно, благодаря сходству принца и нищего, в конце фильма они меняются местами.
В фильме много чаплина. Как и прежде, ему удаётся искусство высокой сентиментальности, те неподдельные моменты переживаний героя, за которыми тянется известность Чарли. В то же время он смог перестроиться под звуковой кинематограф и взять немного актёрской экспрессии в голос - фильм замедлен не только автоматической скоростью кинопроектора, но и бОльшим реализмом проживания героя.
Начинается всё с первой мировой, когда парикмахер нелепо исполняет команды офицера. Классика - вращающаяся вслед за героем бомба. Уже тогда я подумал о пустотах в динамике, лишённой всего, кроме гэгов метра. Чаплин спасает офицера и теряет память до 39-го года. Возвращается в страну, подчинённую диктатуре, в гетто, служащее раздольем штурмовиков.
Диктатор Хинкель и его собутыльник Бензино Наполлони правят, делят мир и так далее, всё это неважно. Есть классические моменты: жонглирование воздушным глобусом, позирование перед художниками, множественные элементы чёрного юмора по всему фильму, наполовину как жанр. Но как бы вы отнеслись к утреннику в школе, посвящённому победе над фашизмом, когда все первые ряды актового зала заняты ветеранами, где на сцене разыгрывается кукольный спектакль про сталинградскую битву? А про оборону Москвы? Я думаю, ветеранов стало бы ещё меньше. Суть: чем больше ты пытаешься вобрать в себя истины <А>, тем большее значение приобретает истина <В>, находящаяся в <не-А>. Если школьник дряхлого сссР называл ветеранов ВОВами, и его за это всего-лишь ставили в пионерский игнор, то что можно сказать взрослому человеку, в какой-то мере написавшему историю кинематографа? Я думал, почему "великий диктатор" как бы замалчивается, не входит в скрижали времён? Оказалось - совершенно правильно не входит, поэтому в "музее кино" под него заранее отводят небольшой зал, заполняемый на гогочущую четверть. Дело в том, что благими намерениями дорога в ад выстлана. Хотели как лучше, а получилось как всегда (в голливуде). Я понимаю, что в 40-м ещё невозможно было знать будущих масштабов агрессии, хотя как сказать, но посыл создателей ясен - как бы высмеять существующий где-то вдалеке режим, показать его нелепость относительно здравого смысла культурных и цивилизованных людей. Вспоминается "истребление тиранов" Набокова. Но! Рассмешить родственников на поминках удастся вряд ли лучше, чем самого покойника. Масштабы не те. Есть моменты, когда необходимо молиться. Так солнце садится. и применительно к фильму - этого (рассмешить) не удалось. Хотя кого как. Наверняка в Америке картина имеет другую историю.
Есть две линии - Чаплина и мейнстрима мелодрамы. И обе они ну никак не касаются, просто в силу несмачиваемости поверхностей, проблемы тирании или хотя бы чего-то реального. Если комичная линия Чарли выдержана в его стилистике, и по-прежнему построена на мелочах, то линия мелодрамы соответствует пониманию драматургии 40-х штатовских годов, с вычурными поворотами сюжета и неестественным наигрышем актёров. Реализм проник в кинематограф в конце 40-х годов, да и то не везде сразу, а от павильонных постановок корпоративных киностудий тогда даже не хотели избавляться. В итоге - попытка насмешки с попыткой показать в конце фильма истинную ценность - опять-таки соединение возлюбленных - несовместимы ни между собой, ни с мировой историей.
Самый патетичный момент, когда парикмахер от имени фюрера произносит пафосную и страстную речь о гуманизме и понимании народов современного мира. Но разве можно сравнивать эту попытку с "обыкновенным фашизмом"?
Но! С течением времени я сам понимаю, что мне смешны многие моменты изображения тирана, не все, но их достаточно, чтобы ненадолго забыть историю и память погибших, словно бы эстетика власти отделилась от своих жертв и стала объектом постмодернизма. И тогда, через 62 года после, я понимаю современность такого просмотра, наступающего с необходимостью ПОСЛЕ забвения феномена, но никак не ДО, когда фильм был снят. И может быть в этой интуиции на этот раз и проявился гений Чаплина?
29 декабря 2002 года
До нового года 55 часов. Принято уже считать вслух. Но это глупо - считать остаток, словно праздновать 48-летие до смерти, ведь праздник - он существует ДО себя, а не после. Можно праздновать уже сейчас, открыть шампанское и заесть шоколадом, измазаться по уши, изваляться в фольге. Паша говорит "позвони мне" - "куда?" - "домой", у него есть дом. Я понял, когда пишу вот эти строчки, когда словно человек десять стоят за моей спиной и смотрят в монитор двадцатью глазами, ожидая, что я напишу что-нибудь не то, а я, как непонимающий людей, назло им пишу о самом неотступном, вот тогда я дома, тогда словно кирпичи таскаю на третий этаж, так это тяжело, но жить хочется. Мой дом - виртуален, это ftp сервер, стены-папки и окошки-баннеры. Когда я правлю генеалогическое древо каталогов, я спокоен. Можно ли назвать отсутствие физического дома следствием отсутствия же ментального? Того места, где берутся силы и мнения? Почему многие тусовочные места имеют приставку "дом"? Потому что это пиар на чувстве родины. Но можно ли назвать отсутствие такого дома горем?
Я говорю Вове "ты счастливый, тебе всё удаётся "само", и он отвечает, что "а я живу в кредит, а ты - авансом. То есть я уже заплатил за всё, и теперь существую себе на радость, а ты ещё должен кому-то отдать", то есть мучиться. Выходит, люди в мире делятся на две категории. У Вовы - квартира.
Я создал себе имидж страдальца. Так было удобнее. При малейшем намёке на близость одевается масочка горя. Зачем? Чтобы увеличить возможную недостающую нежность? Сникерсни - и тебя полюбят ещё больше. А что под масочкой, есть ли там реальная боль? Не столько же ли её, как обычно? Конечно, всё преувеличено, единственный факт биографии был настолько мною замылен и растиражирован, что Уорхол позавидовал бы. А в мистическую предрасположенность к смерти уже не верится. Если есть понимание запредельного, то оно отстранённо спокойное, выхолощенно-бесчувственное, как шахматная задачка в тепле. А все мои страдания - капризная невозможность жить в мире, надуманная слабость, советский Кафка, когда вроде бы бездействие узаконено историей, а человек мучается от желаний.
Я к тому, что проблема боли - она должна быть вторична. Боль - это препятствие по пути к дому, искажение и изгибы дороги. Первично - содержание, тот нерв, который будет болеть, а если сжать пустоту - она не закричит. Неважно, есть ли искажения и глубоки ли они, в конце концов есть не только боль, но и слабые аналоги: прикосновение, поцелуй, нежность, ощущение. Желание боли - это желание напиться. Всему своё время. Боль не должна быть целью - только следствием. Если ты рождён в тепле - ты уже ближе к раю. Понять ветеранов войны можно и не из окопа, а глубиной вчувствования. Как человек должен понять смерть, не умерев.
Человек желает себе страданий, когда чувствует за собой вину. Когда ему надо оправдаться, не важно, перед чем или кем. Это - интуитивное желание встать вровень со своими деяниями. Исток мазохизма, а затем и садизма. Просто как направления психической энергии - вначале деструкция по отношению к себе, затем, когда конфликт совсем не здоров, к другому. Когда подвыпивший десантник бьёт тебе морду за то, что ты не был в Чечне. Выход только один: ЗНАТЬ, В ЧЁМ ТЫ ВИНОВАТ, и не брать себе лишнее.
Кузьма вряд ли доживёт зрячим. Это - больно? Это мне уже больно, и я не сомневаюсь в объективности страдания. Но даже когда он проигрывает в жизни, пусть по мелочи, он продолжает улыбаться. Он ни словом ни делом не проявляет жалости к себе, потому что ЗНАЕТ, В ЧЁМ ВИНОВАТ. И это его дело, которое мы можем только разгадывать.
Только спортсмены на олимпийских играх знают, в какую сторону бежать, а когда выпускают на дорожки бессмысленных тараканчиков, они топчутся на месте, бегают стохастически и редко доходят до указанного им финиша. Человек за жизнь должен уменьшить вероятность своей смерти, но не избежать её.
---
|
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА © 2002 | |
|
|
|