Николай Граник
Николай Граник E-mail

Текст
Дневник
Биография
Письма
ICQ-тексты
ICQ ICQ
На главную

2001

I II III IV V
VI VII VIII
IX X XI XII

2002

I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII

2003

I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII

2005

I II III IV V
VI VII VIII
IX X XI XII

25.08.2003

Ощущения по возвращению:
Необычайно спокойный прилив сил, словно так и продолжаешь обветриваться на берегу. Приходится признать такой отдых верным - город забыт как ощущение, и без него - легче, хотя я не отказывался от него сознательно - сидел в интернете и разговаривал о городе, и именно этим помог ему исчезнуть из меня - не противопоставляя некоей "чистоте природы". Я ощутил собственную первозданность, как возможность выбирать, несмотря на помехи коллективного характера. Вернувшись, мне как обычно после пионерлагеря потолки показались ниже, а предметы - мельче, экран телевизора тут же порезал мне глаза развёрткой - я увидел 50 герц как гребешков расчёски, которой не пользовался, клавишиатура показалась огромными бухгалтерскими счётами, а движения курсора мыши - неврозом поколения. Но включив компьютер я словно бы тихо вошёл в спаленку жены после долгого отъезда - милое чувство грозящей неожиданности, каждое прикосновение как новое, ведь всё моё существо изменилось и не знает, как она. Ощущение мнимого присутствия дома, в метро, на улицах - тебя нет, ты вне города как поверхностное натяжение его кольца. Жаль, что это так скоро пройдёт, казуистика скорости затянет в хоровод, но пока ты можешь всё, мысль чиста неимоверно - за каждым усилием строятся бесконечные ряды истин - и радость в конце. Человек начинает верить в собственную ограниченность - и теряет силы, город - это преграда, картонки, сквозь которые может пройти только настоящее вино. Достаточно посмотреть на море, чтобы поверить в Бога.


03.09.2003

"Зато я так переживаю каждую свою невозможность, как ты не смог бы обрадоваться всем своим талантам"

Что произошло: две девушки, неуклюжие в своей невинности, радостно встречали сход с эскалатора.
Что увидел: как и у волшебной сказки ("морфология и исторические корни волшебной сказки" Проппа) у жизни есть только один сюжет. Если говорить объективно - рождение и смерть, если больше - вариации стремления к осуществлению, и если произведение охватывает его от макушки до пят, от появления до исчезновения, оно не может быть неверно или даже неинтересно. Сюжетность возникает как множественность материального мира, как суть числа. Гений Шинели в том, что полное осуществление жизни как бы инвертируется, и Башмачкина "словно бы и не было вовсе и не существовало никогда". После появляется три, четыре и арифметическая бесконечность. Борхес называл четыре сюжета, которые в итоге сводил к одному - жертве (Христос), но что такое жертва, если не осуществление? Сюжет поразительно одинок, и он необходим во взгляде на что-либо. Для литературного героя сюжет должен стать Провидением, тогда автор - Богом. Многообразие сюжетов, как форм, всего лишь средство. Есть вопрос: самодостаточна ли форма (клип, коллаж, так далее)? Но нет пустой формы, как вакуум состоит из неоткрытых частиц. Природа заполнила песок оксидом кремния, но что это такое? Создавая подобие, человек не властен не наполнить его чем-либо, тогда сюжет либо возникает, либо не возникает. Потеря одного сюжета в пользу бесконечности сюжетов - это сегодня, но у арифметической бесконечности нет предела, и значит, смысла. Но множественность необходима человеку по причине его ограниченности. Неидеальность порождает время, побуждает к обновлениям, то есть старение, конечность. Искусство крайне ревностно относится к смерти, как к собственной тайне, оно чувствует, что после смерти его не будет, по крайней мере, в том виде, в каком оно боится смерти, вернее, тогда оно перестанет быть необходимым. Поэтому спасение искусства, само даже искусство - во множественности, искусство - легализация страха смерти, попытка жить. Ошибка здесь в том, что смерть мыслится как ничто, как завершённость дел, но любовь к жизни, основанная на страхе смерти, куда слабее просто любви к жизни, включающей смерть в себя. Страх смерти - начало самопознания, ремикс - пластическая операция искусства, его механическое продление, технология избавления от страха, всего лишь ФОРМА ЖИЗНИ. Многообразие сюжета оправдано незнанием человека, иначе просто не о чем писать, вообще не о чем. Произведение искусства - это КАК человек чего-то непонимает; иначе предельная музыка - одна нота, предельный роман - буква, картина - точка, кино - мгновение. Сюжетность - жертвенность творца, его исход - алтарь, инструмент - воск. "Ограничен" - неправильная формула; "ограничен, но не вижу границ" - правильная. Сюжет возникает как стремление сюжетов к одной точке, напряжённость этого поля - вектор Б.

Я помню только себя самого и не могу помнить что-либо ещё или другое. Говорят, если б не <что-то>, я был бы другим, но не имеют в виду, что были бы тем же самым. Однако представление, а кем бы ты был тогда, относятся к тебе уже познавшему <что-то>, и не означают тебя другого. Но, если ты другой иллюзорен, то ты можешь быть только тем же самым, то есть собой. Это в прошлое, но так же и в будущее: говорят, если произойдёт <то-то>, то я смогу стать другим. Но, становясь кем-то, ты не становишься кем-то другим, и всего-лишь представляешь себя другого. А если ты другой снова иллюзорен, то ты есть тот же самый, то есть ты сам. Естественно, ты сам как предельная характеристика ощущения себя, и если ты одновременно повар и шофёр, то это частности. Страх "стать не тем" - социален, метафизически он абсурден, но именно это и есть самое страшное (принцип "зла", аленький цветочек, чужие-3), ощущение себя как другого. Но, если ощущать себя как другого, то это всё-равно ощущать себя, а не кого-то другого как другого, иначе, гипотетически, ты стал бы полностью другим, и тот, кто боялся, исчезает совершенно, появляясь во втором, который, в свою очередь, может стать третьим. Но что же является носителем ощущения себя самого, в чём ты смог бы замениться на кого-то другого? Тело? Но клонированная овечка найдёт тысячи отличий в каждом своём рожке от донора ДНК и будет гордиться каждым. Кажется, наоборот, само тело является таким же атрибутом, как и ты сам, но только чего? Когда я говорю "я сам", я имею в виду скорее психическое, пишущее это, чем метафизическую собственную тождественность. Если бы эта тождественность была преходящей и делимой, тогда мир представлял бы из себя калейдоскоп переходов сущностей "в Боге", но память истории хранит уникальность личности каждого.

Мне 25 лет, и поздно не только находить Бога, но и терять Его.

Если я ощущаю, что должно случиться нечто, или какой-либо факт, то его происшествие в той же степени является следствием ощущения, в какой само ощущение является следствием факта. Здесь - выход из предопределённости судьбы (Анат.Королёв vs Гегель), каждый предписанный факт которой в той же степени зависит от моего "сейчас", в какой я верю долженствующему произойти.

Я обошёл кремль за полчаса. То, что раньше было хорошо укреплённым городом, сегодня размером с музей. Это диспропорция не масштабов, а дельты сознания жизни, её темпа. Невозможно представить, как средневековый человек справлялся с расстояниями, что они были для него, откуда приходили и куда уезжали кочевники на восток, и как он прятался от них за Москву-реку. Каждого нового жителя города ещё можно было запомнить в лицо, община не нуждалась в более строгом урегулировании, всемирная история заканчивалась на линии горизонта событий.


07.09.2003

Нет однозначности. Моё отношение к феномену не положительное или отрицательное, это всегда следствие упрощения, а вообще безоценочное, оно либо есть, либо его нет. Я не могу любить человека, не представляя себе, как я смогу его ненавидеть. Клятва верности всегда говорит о расставании. Клятва глупа. Многая ложь построена на желаемом, когда не хотят видеть действительного. Ложь ограничена. Попытка оценить - человеческая слабость, выдвигаются критерии соответствия некоей неполноте и делаются выводы. Неполнота критерия уже не вмещает феномена, оставляя от него логическую четверть. Оценка возника ет как необходимость определить себя по отношению к феномену, то есть - познать. Но для полного знания необходимо видение полноты, что невозможно. Выходит, любая оценка есть ложь, вернее, она применима в области действия критерия - единственное оправдание оценке. Резец плохой, потому что на выходе получаются плохие детали, детали плохи, потому что изделие с такой деталью не удовлетворяет ТУ и т.д. Всегда надо видеть область действия.

Поразительна ограниченность человека: не обладая ничем в полной мере он умудряется остервенело любить жизнь. Или он привык довольствоваться малым, или он постоянно чувствует направление полноты. Опять же - и то, и другое: арифметический акт накопления преображается в сознании в конечное довольство, а маленькое ощущение бессмертия заставляет радостно нырять в вещи жизни. Факт оценки - сознательное препятствие человека, ещё большее дробление мира снаружи по образу внутренней крошки. Любой феномен возникает как следствие бытия, а не как причина наших оценок, поэтому ограниченность человека всего лишь данность, поэтому безоценочна. Ощущение данности как предельное столкновение противоположных оценок - иначе человек не может пробраться к истинным причинам. Предельные оценки находятся на границах нашей компетенции, как график между двумя параллельными асимптотами. Оценка минус: "все бабы - бляди, ни одной нельзя верить, как я мог вляпаться снова, ведь знал же их истинную сущность". Оценка плюс: "женщина - божественное чудо, единственный смысл жизни, радость моя, плоть моя единственная!" Отношение к феномену возникает на границе, при оценке, верное отношение - при взаимодействии оценок. Душа человека неарифметична, нельзя сложить влюблённость и раздражение, получив в итоге равнодушие, каждое ощущение присутствует отдельно и совместно с другими - в этом волшебность аппарата души. Давайте предельничать!

Я испугался смерти. Вдруг, в одно мгновение, понял, что умру, что реально лишусь этого тела, взгляда из него, слуха по бокам, этой координации и ощущения предметов. Мне стало страшно невообразимо, ведь психически этот момент в точности повторил момент смерти, которого не избежать, и я как бы не готов пережить его. Страшно исчезнуть в небытие, прекратиться насовсем, самый страшный страх. Тогда же казалось, что божественное ощущение вечности и Его присутствия - лишь слабое оправдание окружающей бессмыслицы, что вера моя слишком слаба для бессмертия, что ничего кроме червячной темноты нет. Но если это переживание способно так выбить меня из кокона веры, значит, я был ограничен и глуп, где-то расслаблен, что не видел до сих пор и не пережил своего исчезновения. Смерть как конец и начало, я пережил конец, и это хорошо. Ощущение вернётся, и я знаю, что боюсь его, что не хочу его, но имея минус, я познаю плюс, и даже не говорю, что смерть - плохо, но говорю, что она просто есть.

Сон: сначала я посмотрел фильмы, не знаю, кто их показывал, просто - я запросил самые омерзительные фильмы и увидел их. Это были 12 кассет некоего насилия над природой, над живым и разумным вообще! Люди лишались намёков на божественность, они перебирали и крушили известные им формы существования, кто замачивал другого, кто лез ему внутрь: и в каждом действии отсутствовал смысл, как следствие отсутствия сознания снятого, это было разложение духа заживо, когда образ Божий исчезал из человека. Потом я приехал в некую местность, где были найдены кассеты, такая мамлеевская деревня. Наряд милиции конфисковал все 12 кассет и советует мне уезжать с ними, но я остаюсь, хотя аборигены уже появляются вдоль дороги с мотыгами, они бессознательно-решительны. Один начинает крушить тяпкой памятник Неизвестному Прохожему, но не находит ничего. Он указывает мне на то, что это я виноват в пропаже кассет, и я ухожу вглубь и за деревню. Местность волшебно-опасна, за внешней привычностью я жду подвоха, настроение природы как у Стругацких (Улитка на склоне). За поворотом четверо детей стоя на берегу реки пускают в небо самолётики, говорят мне "хочешь полетать"? Я прыгаю на тропинку за ними и оказываюсь в невесомости, я могу управлять положением тела движением ладоней, я отталкиваюсь от стен зданий, нам весело и интересно. Дети уже мои ровесники, две пары. Наконец, мы заходим в дом, и ровесники - уже жители этой деревни. Один открывает дверь в соседнюю комнату, там женщина просит помочь и он идёт к ней. Мы бросаемся к захлопнутой двери, но за ней - дорога, памятник Неизвестному Пешеходу, леса. Вдруг мы начинаем уменьшаться, я вижу уходящие вверх витражи, мы становимся размером с пыль, и на нас с каменной лестницы начинают валиться наши огромные гипсовые головы. Затем мы так же стремительно растём и уже не вмещаемся в дом, оказываясь снаружи. Там формируются отряды солдат и куда-то уходят. Перед уходом их проверяют - задают вопросы и смотрят на пульте реакцию их мысли, если значок красный - где-то внутри конфликт.

И ещё - мы фотографировались на Луне!


08.09.2003

Искусство - это чувственное непонимание мира. Не ЧТО я непонимаю, а КАК я непонимаю. Первое - это философия. Если ЧТО - одно, и даже и поэтому же объективно, то КАК - бесконечно; сюжетов, описывающих один сюжет - бесконечно много; искусство - расходящаяся последовательность, оно не может перестать быть, умереть, оно следствие сознания человека. Если истина стремится к уколу, то искусство - к охвату; Поток откровения истины - сверху вниз, дар от Бога, а взгляд искусства - снизу вверх, как и науки, которая КАК ПЫТАЮСЬ ОБЪЯСНИТЬ СЕБЕ. Церковь всегда абстрагировалась от искусства, распыляющего её молитву, отнимающего силу духа (знания), искусство - сомнение духа. Сомнение непредсказуемо: может пойти по любой не-истине. Второй том "мёртвых душ" - попытка построения, не искусство, не литература. Но также и не дух, слишком разбросано. Трагедия, переживание несовместного. Существует стремление объединить, сказать одним о другом, это формально возможно, если сказать о всех не-истинах, увидеть их все, тогда останется место лишь для духа. (Выпилен контур медведя. Медведь есть или его нет?) Или назвать истину, тогда любая не- станет её подтверждением как доказательство.

Я слишком скучно не понимаю мир, слишком сразу знаю что; или, что то же, не понимаю его однообразно. Мне страшно не понять ещё как-нибудь, красота непонимания, или просто - красота, сокрыта от меня. Мой страх - тот же: добавление новой формы непонимания уведёт меня дальше от истины. Это не сознательно: вначале был страх потери, затем формирование личностных качеств. Страх потери истины - это, в итоге, страх потери себя. Мне надо быть смелее с собой. Главный вопрос - уверовать в собственную инвариантность (Я.Друскин), т.е. вечность. Пока что я ЗНАЮ о ней, но не ПОНИМАЮ её. Понять либо как НИЧТО ДРУГОЕ, либо всевозможными попытками потери себя; но первое не случается, а второе я не хочу чтобы случалось (страх искусства). Например, есть задумка, возникшее ощущение отрицания, истинного сомнения (рассказ "Старая Русса"), но воплощение требует большего сомнения, многомерности непонимания, однако у меня в голове происходит построение сюжета, который должен непременно привести к сомнению А, и получается рассказ, как предсомнение А, то есть детерминированное сомнение, то есть совсем не-сомнение, неискреннее сомнение. Сомнению А должно предшествовать сомнение Б, Б - В и дальше, у меня же только А. Боязливость, в которой упрекают товарищи, которая во всём образе жизни. Леонид Костюков спросил, знал ли я чем кончится мой рассказ, и я честно ответил что да, знал. Теперь я понимаю, что он имел в виду именно предсказуемость рассказа внутри меня, предсказуемость сомнения, иначе, если бы я удивлял самого себя, я не знал бы ничего. Свобода в творчестве - освобождение от прежнего знания, шаг в неизведанное себя самого, постановка сомнения. Например, за "Паттерн" я рад, потому что писал в пустоту и не знал ничего, повинуясь ощущению сна.

Здесь ещё такое объяснение: возвращаясь к вопросу о свободе выбора и предопределённости, можно сказать, что предопределённость есть такое же следствие свободы выбора, как и наоборот; то есть мой волевой акт уже включает в себя долженствующее произойти и тем самым влияет на него; и так же: долженствующее в той же мере определяет мой выбор, в какой следует из него. Опять же - это две крайности, порождения сознания, пересечение феноменов времени и вечности. Тогда произведение истинно, когда оно повторяет структуру времени, то есть все части написанного в одинаковой степени следуют из и порождают друг друга. Поставив обязательным сомнение А, я обрёк остальное быть причинами, то есть детерминировал время, и стало скучно. Тогда противоположность: мгновенный интуитивный талантливый охват всего произведения, задуманного не как сомнение, а как область сомнений, ограниченная твоей попыткой прорвать её.

Почему так легки и приятны дневниковые записи? Даже иногда просто сел и написал, потому что не мог написать ничего другого. Потому что описывая свою жизнь, данную тебе в ощущениях, необходимо всего-лишь запротоколировать её. Потому что собственное описание уже состоит из постоянного сомнения, ты описываешь, как КТО-ТО сотворил тебя, описываешь ИЗНУТРИ сомнения, тогда как проникнуть в сомнение творимого тобою гораздо сложнее, оно нуждается в ОБЪЕКТИВНОМ взгляде, то есть полной потере себя. Внутри дневника каждое твоё движение уже есть следствие и причина остальных, объект дневника, его главный герой, архетип и свойство - ты сам, ограниченный только самим собою, ты не можешь вырваться за свои пределы, и это есть отличие дневника от прозы. Дневник - это скороварка. Где ты почуствовал уже не себя - там не дневник, куда ты шагнул из себя не в себя, там стал ты, но в момент экспансии был не ты. Принцип творчества - производная самочувствия.

Год назад я начал описывать своё прошлое, всё что мог вспомнить, это была попытка найти в прошлом не-себя, но там был я, всего-лишь слегка забытый, именно поэтому это был дневник. Я хотел найти место, где меня нет, но кто же ещё мог быть в моём прошлом? Я очертил свои границы, как человек, начинающий заново ту же игру. Я не погиб, но и игра не изменилась. Дневник - это всегда самоповтор, мнимое умножение себя, иллюзия полноты и вечности. Понятие дневника как принципа, конечно, а не как кем-то названного сочинения. Дневник - это склизкий след улитки, самобичевание эгоизма, признание слабости того, что когда-то ты не сможешь вспомнить целого себя. И с этой точки зрения я понимаю, что и сейчас пишу дневник, где признаюсь в слабости, то есть признаюсь в признании слабости и так далее до бесконечности, до арифметической бесконечности, что не имеет смысла, что и естественно.


09.09.2003

Я стал хуже запомнать факты, вообще, память. Как Паша может помнить дважды прочитанный стих? Я же знаю, что раньше запоминал с первого раза. Это такая телесная данность, атрофировавшаяся без духовой надобности.

Я шёл и видел, как женщина под пенсию плачет. Её утешала другая, но моложе, и не могла утешить. Просто потому, что это нелья было утешить. Платонов, "взыскание погибших". Отчего она плакала? Почему мир ничем не мог ответить ей? Почему она ничего бы не приняла от мира?

Мне стыдно оттого, что личное счастье вдруг отменяет личную скорбь и всего мира, словно её и не существовало. И по этому пустому месту я распознаю соблазн. Если скорби вдруг не стало, значит, я перестал видеть себя. Факт получения зарплаты вызывает во мне не только чувство вины, это бы Бог с ним, к нему я уже привык, но и чуство благолепия, вдруг наставшего, ограниченного наличностью. Сколько внутри меня скрытой и подавленной жизни! Я начинаю видеть, сколько магазинов вокруг, что вдруг может дать мне женщина, какой пробег вот у этой девятки. Всего два часа назад я не знал, отчего плачет женщина на улице, и вот теперь нет никакой женщины. Порнографическое ощущение есть комплекс любви. Порнография вообще - удел слабых духом, униженных жизнью. Дело не в обладании деньгами, дело в иллюзии общения с миром, которая покупается.


10.09.2003

Если бы мне сказали - ты родишься заново, но забудешь прежнюю жизнь - я бы немедленно согласился. Не из-за каких-либо ошибок или неудовлетворения, а во имя неизведанного. Но, если бы я действительно не помнил ничего, то как бы я узнал о своём решении? О том, что прежде был кем-то? Тогда что мешает мне думать, что моя настоящая жизнь не есть добровольное такое решение? И даже о том, что каждый её момент - самый неизведанный и волшебный?

Сон: она пришла за мной. Это был большой концертный зал, было много друзей и знакомых. Первое отделение мы сидели примерно рядом и ещё рядом была группа "Тату", но во втором места были заняты и я сел с краю. Начали показывать детский мнемонический театр, шли фигуры, потом изображали зверей, ещё много всего - я помню, как муравей вертел на соломинке слона! И здесь мне легли на плечо. Соседка сразу, без слов начала действия. Я опишу: она была очень молода, но "потаскана", худое, даже ломкое тело, но чрезвычайно, как-то по особенному гладкая кожа. Её лицо, вообще - она, никого не напоминала из моей жизни, может быть поэтому и запомнился сон, но лицо было изуродованно весельем и бессознательностью, хотя глупой я бы не назвал её. Эта встреча была противоположна встрече Гарри Галлером Гермины, и именно тем, что место и образ совпали. Я не мог прогнать её, хотя чуствовал в себе силы, она была как бы "для меня" в тот вечер и не уходила от меня, повинуясь тому же ощущению. Она была пассивной, и, предложив себя полностью, чуть ли не с ногами засыпала у меня на плече. Но я вёл себя, как если бы сидел один. Она начала действовать, но настолько вяло и неприкрыто, что это казалось пародией на соблазн, но я не волновался, зная, что у нас ничего общего. Вместо двух крайних кресел в ряду образовалась кровать для ночного просмотра спектакля, и я увидел, что мы лежим в зрительной палате, но только мы одни лежим вдвоём. Пришли все мои знакомые, многие с видеокамерами, фотоаппаратами, но и их моя ситуация волновала скорее как ситуация. Они вяло подначивали, прикрывали и советовали, затем ушли. Она разочарованно сказала: "видимо зту ночь я проведу без секса", и меня задело, но тоже как-то слабо и безразлично, скорее - задевала ситуация положений, нежели она сама. Её поведение изменилось - то ли она отдохнула, то ли обнаружила во мне бОльшую причину, - она всё более становилась собой, лезла ко мне руками и ногами, провоцировала словами и телом, смотрела по сторонам, курила в постель. Она была омерзительна, её существование - ничтожным, её архаичная сила женственности была пущена с молотка. Она всё больше смеялась последним смехом своей жизни, я бы сказал, что она была под действием психотропных веществ, если бы это не было её нормальным состоянием. Однако, за всей внешней непотребностью в ней скрывался мощный интеллект, словно контроллирующий все её безумства и даже направляющий их. Её поведение хоть и было спонтанным, но в итоге получалось целенаправленным и пугало меня своей осознаннй бессознателностью. И в то же время, несмотря на такую обоюдную для нас бесполезность другого, мы не могли развязаться, как родственники, нас явно кто-то свёл и приказал ждать. Я не мог отпустить её к кому-то другому не из ревности, а боясь навредить тому другому. И она что-то находила во мне, может быть, упорство какого-то принципа, которого не было. Мы были знакомы уже до отвращения, и как вариант движения событий я был готов переспать с ней, лишь бы это усмирило её провокации. Она не боялась боли, грязи, мата, вообще - социума, казалось, она испытывала себя на глубину разложения и падения. И смеялась пуще прежнего, замечая во мне неприятие этого. В спальный зал пришло ровно столько же народу, сколько уже было, всем пришлось тесниться и мы ушли вметсе с моими знакомыми в другое помещение. Там нас воспринимали уже как пару, смотрели на неё, как нарушительницу моего одиночества, но она лишь усилила свою суть. Я уже не мог справиться с ней, эти постоянные подколы моей рациональности, опасливости, вообще - неприспособленности к материи, она словно знала, куда бить. И я не выдержал - я ударил, а затем бросил её лицом в пол, - и тут же испугался, что ей больно, что все видели. Но она засмеялась ещё громче: "если ты даже этого боишься! " и прижгла себе лицо сигаретой. Я отошёл от неё, хотя старался боковым зрением не выпускать из виду. Когда я разговорился с кем-то, и это последнее, что я увидел, она сидела верхом на точно такой же девушке, склонившись в обоюдные объятия. Она словно бы замкнула своё беспутство само на себя и они обе сидели тихо, выключенные из нашей компании и вообще - мира.


11.09.2003

В магазине "Чип и Дип" вместо стен - коробочки с деталями, их тысячи различных и все надо знать, где лежат. Я не смог бы торговать ими - слишком далека невинность радиодетали от засаленного радиоприёмника; отдельная деталь показывает, что она средство, а мне надо видеть цель. Хотя вот и цель - увидеть самодостаточность каждого конденсатора, но это уже крайнее язычество.

Читаю дневники Друскина, том 2, и вдруг возникает сомнение, что неправильно читал 1-й том, что многое пропустил, недопонял, но затем понимаю, что его дневники лишены времени - они об одном и том же, и тома можно менять местами. Это сущность молитвы - состояние постоянной составляющей без координаты времени. Значит, это и есть идеальное состояние для чтения.

Вот я в состоянии молитвы или чувствую, что оно близко, но мне мешает ощущение девушки рядом, словно она - моё потенциальное счастье. И не наступает ни счастье, ни молитва - обыкновенное состояние жизни. Мне стыдно пред собой немолящимся, и я начинаю даже выискивать недостатки девушки, хотеть, чтобы она стала хуже, чем я её увидел, и тем самым ещё больше к ней привязываться. Значит ли это, что мне вот сейчас не нужна молитва? И значит ли, что нужна эта девушка? Но я всё равно не начну цикл знакомства, как и молитвы, конечно. Этой расконцентрированности на всём должно быть как можно меньше - ты либо смейся, либо плачь, но до конца.

Я постоянно рад отыскивать божественное в ком-то, и так боюсь его в себе. Именно ту свободу. Мне легко отождествиться с поющим, рисующим, пишущим, сотворчествовать ему пониманием ценности момента и итога, но как только начинаю сам - сомневаюсь. Да что там, просто это осознанно во мне, скорее всего - это также принцип божественного. Но вначале необходимо создать что-то, чтобы в нём сомневаться, а я наоборот. Или просто - даже в этом я хочу найти уникальность себе, прикрыть ею бесталанность. Почему я уверен в чужой истине и полагаю её абсолютную ценность? Я просто - верю или не верю, полагаясь на чувства, а не на саму истину, но декларирую именно как истину. Это неверно, и от этого избавляюсь. Критерий истины должен быть бесчувственен, внеземен. Но, может быть, мы тянемся к истине из-за её красоты? Серхчувственный критерий. Потому что наше познание, даже интуитивное, существует в материи, то есть в ощущении. Переживание истины "в себе", то есть в Боге - невозможно, переходная характеристика - красота. Истина - переживание красоты. Красота - это предельная форма материи, в данном случае - произведения искусства. Необходимость двух понятий одно другому говорит об их тождестве, то есть - об их одном, к которому они ипостаси.. Что мне мешает? Ограниченность самоощущения, а должно быть - безграничность. Восприятие извне у меня таково, изнутри - нет.

Какой смех, такое и то, от чего он тебя освобождает.

Когда где-то появляется молодая женщина, в компании или в метро, или даже в фантазии "там, за углом", я чувствую, как начинаю выстраивать свои возможные с ней отношения, варианты знакомства, её поведения, прочего. В юности была конкретика представлений, сейчас - некоторое бессознательное ощущение с личным оттенком. Но всегда - в сторону плюс. На сторону минус мужчина просто не реагирует, не замечая таких женщин. То есть такое внимание не компенсация, а действительная потребность.


12.09.2003

Рассказ "ролл и рок" плохой, потому что его вело личное ощущение. Я был в аффекте, был свободен, но внутри конкретного ощущения, я не знал, куда приведут строчки, но их количество было определено эмоцией. Эмоция сделала меня несвободным, сузила горизонт. В общем случае эмоция - инфантильна, она претензия к миру. Чувство, наоборот, восприятие мира. Чувство перцептивно, эмоция - апперцептивна, направлена вовне, это неосмысленное воздействие. В рассказе меня интересовал я сам, а не я сам как что-то большее.


15.09.2003

Играя вчера в футбол я вдруг подумал, куда мне идти от этой обозлённой невротичной игры, в которой даже цель (забить гол) является средством? Состояние постепенного приближения к гармонии регулярно разрушается в выходные дни, появляется другое - растерянно-агрессивное. Чем больше начинают меня раздражать окружающие, тем сложнее представить себя без них. Я становлюсь заложником собственной агрессии, должный излить её наружу. Мне противна такая игра, но и уйти - означало бы сыграть внутри этой игры роль аутсайдера, это чувствуют все и поэтому так легко на футболе терять человеческий облик, подчиняясь задаче превосходства. Звериное поведение словно необходимо этим уставшим от цивилизации людям: кто видит в этом "правду жизни", кто изучает психику, кто пытается решить личные проблемы; футбол за три года бесповоротно превратился в спарринг, в тотализатор страсти. Но если мне не необходим этот клапан, значит, я насилую себя. Из игры исчезла красота. Если кто не знал другого футбола - допускающего поражение - тем важнее выиграть, чем забить. Мне - наоборот. Оправдание злобе - что она является функцией человека, поэтому необходима - слишком слабое; почему именно футбол? ведь чаще и по другим поводам. Просто футбол удобнее своей сконцентрированностью на теле, как самой плотной и наглядной материи. Вообще, идущая из Красково идея "вечного наказания за жизнь" инфантильна в том смысле, что не движется в себе. Она не лишает человека радости, но лишает радости прощения, радости "не за себя" не как факта происшествия, а как радости за себя самого.

Я сел на лавку метро и достал книгу. И заметил, как обычно, внимание соседа слева. Боковым зрением я не мог различить ни возраст, ни интеллектуальную группу. И настал дискомфорт, как обычно в общественном месте, от незаконного вторжения в мой шеол. Обычно я терпел и, читая, думал не о читаемом, а, например, том, что мой сосед понимает в прочитанном или что он думает про меня, читающего это. Бессознательная реакция на контакт - определить свою роль во взаимодействии, реакция защиты, хотя сознание понимает всю абсурдность фобии - совпадение человека и книги мизерно вероятно. Но сегодня мне было по-особому "в себе", когда мир больше является моим продолжением, чем я его, и я развернул книгу названием к соседу, как давно хотел сделать, но не получалось из-за кажущейся агрессивности жеста; и после посмотрел на него: сосед, прочитав название, понял мою преднамеренность и встретился глазами и - улыбнулся. Это был пожилой высветленный дедушка, слишком хорошо и активно выглядевший для своих лет. И я улыбнулся в ответ. Другого не могло быть, ведь "как я к нему" обратился помочь прочитать название, "так и он ко мне" почувствовал то же самое. И, странно и закономерно, мне был необходим такой личный контакт, чтобы полностью сосредоточиться на чтении. Дедушка тоже старался больше не отвлекать меня. Мне настолько понравилась эта добрая и наивная модель, не концептуально-прогрессивная, не самолюбования, а просто "как произошло", что показалось необходимым уметь видеть её в каждом человеке. Если о принципах: добро самодостаточно, то есть содержательно и само цель; искушение необязательно для познания.

Врач-некролог!

Паша сказал "ничего не определено", сказал с той уверенностью, которая требует усмешки, чтобы не стать расхожестью. Т.е. для него это очевидно в предельной степени.
Я спрошу его - ты даже смог бы отказаться от писателя внутри? Нет, скажет он, я выбрал это. Т.е. выбрал в некий момент времени t1 так, что в момент t2>t1 он что-то уже не может выбрать. Тогда t2 было определено в момент t1. Тогда что же для него "неопределённость"? Незнание? Тогда не равно ли "ничего не определено" реальному "не знаю, как именно определено"? Мне кажется, за состояние t 1 он берёт м омент рождения сознания, ещё точнее - рождение фразы "ничего не определено", т.е. момент постановки вопроса об определении.
Тут два вопроса возникает: кто определяет? и был ли момент t1?
Определяющим в этом вопросе может быть или Паша, или кто-то другой. Если Паша сам определяет свои последующие состояния, то каждый t1 он должен осознавать все tn, где n>1, что неверно, так как момент смерти невыбран (!). Иначе: наступает противоречие свободного выбора момента смерти и его необходимости (человек не может выбрать бессмертие). Значит, Паша не определяет свои жизненные значения. Если Паша имел в виду это, тогда либо не определено вообще, либо определено кем-то другим. Но почувствовать предопределённость можно лишь по факту произошедшего события, иначе это вера в будущий факт. Если верить, то очевидно - определено кем-то другим. Если не верить, то соединять незнание с чужой волей, упускать её из виду, т.е. верить, что её нет. Обращение Паши ко мне означало: веришь ли ты в наличие чужой воли или в её отсутствие по отношению к тебе?
Ответ: верю в чужую, как в свою собственную (!)


18.09.2003

Один из современных мифов Америки - бунт материи. Они, как жители своего пространства, создавшие великую причинно-следственную, упорядоченную и математически описываемую империю, должны компенсировать гордость своими достижениями страхом отрицания того же самого. Если сознание говорит о покладистой и готовой к услугам материи, то страх должен наделить ту же материю крайне враждебным сознанием. Для примеров берутся виды неприрученных животных (челюсти, кинг-конг, парк юрского периода), микромир (халк, сибирская язва), инопланетяне (чужие, нечто) и мертвецы, как сама ожившая материя. В любом случае берётся сторонний объект и наделяется агрессивной волей; дальнейшее - стандартизовано, появляется герой и остаётся жив. Этот вид страха самый экстравертный и расхоже-популярный, что может быть непонятнее прямой физической угрозы? Опасность мыслится как уничтожение тела, тогда как целое тело всегда знает, что ему делать. Пользуясь материей, как источником ценностей, люди не понимают её сути, по-детски наделяя её страхами, в основном, агрессией и враждебностью. И прогрессивной формой такого страха является "чужой в себеподобном", я говорю об одноимённом фильме. В нём достигнут предел такого страха, когда опасность ты носишь в себе. И вылезает чудовище из живота, как из функции перевода материи пищи в дух мысли. В животе всегда творится непонятно что! Предельная материя должна быть бесконечно репродуктивной, крайне сознательной и убивать за мгновение; она должна быть бездуховна, как сама противоположность духа: не иметь человеческой психологии вообще, следуя лишь агрессии, как выбранному человеком же свойству. Но это всего-лишь один вид страха, доступный их пониманию. Гораздо страшнее то, что относится к ощущению личности. Вот и в "чужих-4" мне запомнился другой эпизод - когда героиня, полученная из ленточки ДНК, обнаруживает семерых самих себя, "неполучившихся" вначале. Она видит саму себя, но в то же время - не себя. Когда самый похожий на готового человека клон, и оттого наиболее уродливый, просит убить его (её) - это есть самый страшный момент фильма. Когда человек понимает ту вероятность, с которой прозошёл именно он, с которой его тело принадлежит ему, всю тщетность и преходящесть материи. И нет выхода кроме как подтвердить свою самость, которая и не может никуда деться, и убить себя самого, как единственного свидетеля шизофрении.

"Извержение вон" Друскина - то же, что и развоплощение. Когда поисходит отказ сущности от формы, возвращение материи в то состояние, в каком она была до тебя. Иначе: мнимая безгрешность от отсутствия греха, то есть вины за что-то, что явилось твоим следствием. Убирание той материи, которая могла взаимодействовать с себеподобной. Это было бы верным, не иллюзией, если бы ты не воплотился, но ты воплотился. В этом случае отказ от воплощения - большая вина, нежели существование in. Твоё воплощение как бы предопределено не тем, кто хочет развоплотиться. Развоплощение - "выбор невыбора", о котором я писал второго августа, самоубийство, жертва богу, которого нет. Очень хочется видеть людей, прошедших искушение несуществованием, и хочется пройти самому.

Часто мне хочется бравировать перед собеседником малым количеством женщин, которые "были". Но именно там, где это воспримется как сила линии жизни, а не как некое упущение, и чаще - в разговорах с женщинами. То есть - и не люблю и ненавижу себя за это - там, где это может принести выгоду невинности, как белое платье невесты. В то же время - быть искушённым с однополчанами, разбираться в вопросах. Я напоминаю себе тогда все безвыходные бытовые анекдоты, чувствую груз коллективной ответственности и пошлости за проживаемое. А надо так: чтобы говорить об этом, - а не говорить по-всякому хуже, - когда признаться в чём-либо невыносимо стыдно, до той степени, когда тело передёргивается от омерзения к собственной ничтожности; тогда будет самое честное слово перед собой (жало в плоть), тогда и понимание с кем-то.


19.09.2003

Такие сны не помнятся, но не забываются. Мне снились две половинки целого, два сюжета, в каждом из которых я был и сценаристом и режиссёром и главной ролью, и даже зрителем. Там было всё и все, но эти фигуры и личные символы были сплетены настолько волшебно, что речь могла идти об альтернативной смежной вселенной, с иными причинно-следственными связями. Именно реальность иных законов и правил существования, в которых ты чувствуешь себя даже лучше, чем в настоящих, делает сон предпочтительнее. Глупо было бы запоминать, что и с кем там происходило, например, крутой спуск под мост, но кто спустился - уже не сравнит это просто со спуском, разница в смысле и ощущении спуска, в каком-то доисторческом восторге, словно ты причастен к творению того, что увидишь следующим. Разница и в просыпании: казалось, что моя комната и необходимость ехать были перемежающим этот сном, который и запоминать-то грустно, и надо скорее вернуться обратно. Разница в ощущении: если раньше сон с подобным набором образов был тревожным или нейтральным (как в жизни), то этот отзывался восторгом. Он не был преисполнен любви, жертвенности, страхом - вообще, всем тем человеческим, что мы носим в себе и можем воспринять, - он был тем, что мы можем носить в себе, он был ВНЕ НРАВСТВЕННОГО ЗАКОНА, и оказалось - мистический театр Пабло (Степной Волк) возможен. Сон был отсутствием греха, когда любое твоё действие - совершенно.

Женщины завидуют телу другой.

Показалось, что так легко уйти с этой работы и найти номинальную должность, где-нибудь у себя в районе, замкнуться на себя, свои интересы, и тогда самочувствие и смысл успокоятся, будут довольствоваться малым. И стало хорошо на душе. Значит ли это, что на самом деле станет хорошо? Не будет ли это развоплощением? В любом случае такое решение пока не необходимость для меня, а подвиг, поэтому и не могу решиться.

На рентгеновских снимках человек видит себя после смерти.
Или: рентгеновские снимки - жизнь после смерти.

Начинаю чувствовать расхождение с восприятием Друскина. Так бывает всегда и со всеми, только по-разному. Кузьма сказал - слишком религиозен. Конечно, в его космогонии он меряет от себя, никогда, впрочем, не выстраивая системы, апеллируя в итоге к некому "здравому смыслу", который есть он сам. Кузьму держит его вера, и относительные снаружи измерения величин внутри него абсолютны. Мне не так: мне не от чего мерить, я погружаюсь в чужую стихию на максимальную глубину, пока некий закон равновесия не начнёт выталкивать меня из чужого космоса, тогда наступает скучная объективность. Просто вижу - Друскин это я, и вдруг стало - не я. Вдруг я ещё как-то смог думать о том же, о чём написал он. Может быть - национальное? Он чище и ближе к не моему? Он, вдруг, ветхозаветен, и это нельзя оценить никак, будучи вовне, можно просто не пойти следом. И ещё - его вечное сомнение, грех вопроса, жало в плоть: ноуменальная любовь к ты и к Тебе одновременно, выбор, на самом деле, и того и другого, нево зможность жить без Матери и Отца. Может быть, поверхностно думать об этом через аналогию, но именно здесь - "не моё". Не то чтобы я без них совсем, но я с ними по-другому, и не стадиально (не дорос), а некий духовный оттенок, личное. Не смотря на это: никого ближе за последние несколько лет.

Только что, выйдя из подъезда, видел мальчика в спортивном костюме, выгуливающего собаку. Это был я.


22.09.2003

Хочется сказать: ноуменальный разговор с Вовой, чего не хватало. Он даёт возможность концентрации, горизонта, которому нужно специфическое напряжение. Для него - так же. Вообще - три дня на людях, очередная выходная потеря себя, разбаланс духа. Или я заигрываюсь в одиночество, или совсем перестану общаться: за год явное движение к этому. После спектакля - знакомые люди общаются со мной, но я впервые не выхожу в фойе; раньше была такая потребность. Они рады и зовут прожить немного с ними - а мне странно это. Хотя раньше было ощущение упускаемого. Но в этот раз было проще, и я испытывал к ним оттенок любви, напоминающий перебор фотографий - недоступность и в то же время полнота образа. Странное же нахождение контакта с Ксюшей - это её заслуга; давно не говорил так много.

Когда говорили с Вовой - обнаружилось, что страх, сознание, время и история не могут быть как "одно следствие другого", это обнаружилось при добавлении времени. Моментное возникновение всех понятий, как один акт, делающий бессмысленным разговор об одном без других. Мы познаём посредством сознания - один разумный инструмент. Тогда и оно не дано нам полностью, и оно есть движение в самом себе (например, самопознание). То есть, страх сейчас не есть страх мгновение назад, и поэтому, и настолько же из-за этого, и время стало другим, то есть - протекло, продлилось, получило измерение, то есть - измерилось. Говоря о первобытном состоянии, делается вывод о качественно ином человеке, о его состоянии А как опозиции состоянию Б, сейчас. Но почему из всего множества человек мыслит двумя абстрактными и недостижимыми неизвестным прошлым и неощущаемым настоящим? Не упрощение ли это? Различение делается на подобии различий культурных, цивилизационных - то есть на следствиях самого различения. Так где причина? Понятно, что археология есть доказательство времени, но если точнее - доказательство существования прежних состояний сознания. Чтобы приблизиться к этой тайне необходимо обозначить пределы: первый - словно бы человек действительно не имеет ничего в сознании и мы механически представляем себе табун или свору людишек, передвигающихся по-обезьяньи и питающихся сырым мясом; и второй - ощущение "только что", по отношению к которому ты уже не существуешь, и которое мгновенно заменяется свежим "только что", которое ты осознаёшь уже не сейчас, а новым "только что". Тогда общее пределов будет ближайшим к ощущению времени. С одной стороны - первый предел состоит из бесконечной суммы вторых пределов, история сознания как сумма бесконечно малых его изменений, в пределе же - интеграл, так как момент не длится вообще, т.е. бесконечно мал. С другой стороны - представление момента как всей истории сознания, то есть, по закону индукции, из малого выходит большое с теми же закономерностями, или, в каждом мгновении заключена вся история человечества, наподобие историй про автономную вселенную в каждой элементарной частице материи, но то - разговор про пространство. Тогда, попытавшись остановить время, захватить мгновение перехода в будущее, ты окажешься в проекции вечности, которая тут же растянется на века. Или, иначе, представив пропасть до первобытного сознания, всю его непохожесть и малость, придти к такому состоянию в "сейчас". Был оппонент, говоривший, что сознание первобытных было другим, более мифологизированным и слитым с окружающей природой. Но доказано, что при оцифровке сигнала бесконечная информация обрубается и превращается в количество знаний. Это некорректно при этом говорить об истине. Сигнал кодируют только для того, чтобы как можно точнее передать на расстояние заранее известную величину, то есть апостериорное количество должно совпасть с априорным. Применяя этот принцип к познанию человек может лишь повторить себя самого. Необходима такая посылка знания, что априорная информация бесконечна. Более того, проблема времени (его наличия) до сих пор скорее гуманитарна, чем естественна для человека, то есть - интровертна, необходима человеку как себе самому, а не другому. Релятивизм - единственная непрочувствованная ласточка науки. Поэтому продуктивнее говорить о художественном восприятии времени, как оборотной стороне вечности.

Решил давний вопрос. Если рассмотреть духовное свойство личности как уникальное божественное явление, сгущающее материю, и качественно представить его в виде вектора действия, конкретной силы и вины, то сопряжённый ему вектор будет уникален! Есть архетип тени, как психологического подавленного содержания, способствовавшего утверждению данного свойства. Тень - это образ, пытающийся разрушить свойство, он противоположен свойству и указывает на неполноценность личности в том смысле, что исходное свойство как бы ограничивает человека в эфемерном "психическом здоровье" - коллективной интуиции психологов, конечно, оправданной. Но вся история мира сделана этой девиацией от математического ожидания врачей. И тень - всего лишь следствие, расплата, и ещё вопрос - что ценнее, невроз или здоровье. Идеального разбаланса быть не может, погрешность ощущается всегда индивидуально, погрешность необходима! Система "психического здоровья" направлена на восстановление равновесия, потому что погрешность есть всегда. Погрешность - это сама личность, отличие от! В этой модели индивидуальность подобна центростремительному ускорению монады, а волевое усилие равновесия, стремление к безгрешности, равнодействующей мотивов (рай) - центробежной силе. В этом смысле тень - указатель на желание человека стать безгрешным, но ошибка психологического подхода (в широком смысле - признанной психотерапии) в игнорировании уникальности погрешности! Эту же претензию можно предъявить эзотерике; пусть они и говорят об уникальности каждой личности, но при этом предлагают одинаковую методику. То есть - необходимо различать погрешность, допускать её. Это пытаются делать, и в совершенно разных областях. Тут можно уйти далеко, вывести систему как итог ухода от погрешности, даже определить через это нравственное. Итак, тень - атрибут существования, тогда куда стремится душа, к какому такому равновесию? Отрицательное равновесие, как исчезновение личности и червивая темнота гроба, неинтересно. И не верится. Другое - представление равновесия как сущностно иного состояния духа (воскрешение, в Боге); так, проезжая станцию метро, к которой стремился, нельзя желать бесконечного её проезжания по причине мимолётности факта, но помнить о ней и всю дорогу до неё невротично приговаривать "когда же?" Можно интуитивно ощущать следущее, куда стремишься, и не иметь представления об этом, тогда это уже вера, - в то, что не дано в сознании. В любом случае - стремление бессознательно и мифологизированно (миф как транскрипция интуиции). Теперь, если параллельным переносом с психики сказать то же самое о духовной погрешности, то есть - мифологическом отпадении от Бога, как "духовно здорового" субъекта, как нашей рационализации этого понятия, - погрешности как закономерности сущего, то сопряжённый вектор воплощения станет своеобразной "тенью" духовным устремлениям человека. Быть может, тем, чего он будет бояться в себе, но будет бояться в искажённом виде, как свободные выборы мнятся монархисту в виде сожжённых урн и разграбленных участков. То содержание, пока не охваченное твоим личным, не одухотворённое в тебе, но в то же время то, что с необходимостью придётся познать. Причём, если психологическая тень отождествляется с негативом, со следствием человека, неспособного понять что-либо здесь и сейчас, хотя должно обозначать само непонимаемое, не могущее быть негативным само по себе; то в случае с духовной тенью она не названа массово, скорее - дух человека настолько слаб, что сам напоминает тень. Тогда полн оценность человека о щущается, и прежде всего - им самим, как радость необычайная. Катарсис. Стадиальное приближение, напоминание о желанном. И когда я смог разделить функцию тени от её значения, дух от психо, тогда я понял песню "Уездный город N" Майка Науменко, как предощущение того же самого. Просто вдруг услышал и неожиданность привела к ответу.


23.09.2003

Утром не верю, что ночью думал об этом.

Человек - инкубационная машина. Если я начал думать о Боге в 12 лет, то половина жизни что-то да значит. Если первый подход к тексту в двухтысячном, то нельзя обольщаться. Я работаю постоянно, и даже не на себя, а над собой. Результат вторичен, но я не хочу лишь останавливаться. Расстояние - интеграл набранной скорости, он неотрицателен!

Система также стремится к полноте. И доказательства в том, что системы вокруг начинают вводить погрешность как свой элемент. Это и система выборов, и рекламное пространство, и фильм про матрицу. Погрешность в системе - это иллюзия выбора, изначального как принятие или отказ от системы, превращённого в выбор одной из частей системы. В этом отличие: конечную волю проявляет не субъект, то есть непрогнозируемая неизмеряемая погрешность, а сама система, погрешность которой заранее известна. В этом - безнравственность её. Поэтому всегда, при размышлении, строя систему высказываний, надо иметь красную кнопку "неверно это всё" рядом, чтобы позволить системе не разрушиться, но стать относительной.

Когда смотрю телвизионные репортажи, или газеты, или просто на улице - часто преживаю не возмущение, не агрессию, хотя это тоже бывает, но стыд. Чувствую, что так нельзя, как они, и в то же время - словно я сам это делаю. Причём когда я так чувствую, ещё не называя что, это изначально сидит во мне, эта реакция, и только потом, когда пойму и назову стыдом, когда может быть проскальзывает самолюбование своим духом, она становится общественным словом, стыд исчезает.

Диагноз хоть и приговор, но лично твоему телу. Диагноз - погешность тела.

Я предсказан до конца, хотя и сам делаю предсказание. Здесь так, что, выбрав что-то в своей жизни, я понимаю, что предчувствовал это самое, тогда и следующий выбор уже содержится в будущем. Моё безвременное существование, то есть - всегда в настоящем, распадается при жизни на прошлое выбора и будущее предсказания. Я тихо люблю того, безвременного, себя, как хочу любить кого-то другого, и тогда плачу.

Есть два вопроса, где-то связанных, и сомнение:
1. Как мне увериться в том, что моё место в жизни есть именно моё?
2. Как придти к выбору и того и другого?

1. Можно сказать - твоё место есть необходимое присутствие тебя, и вопрос некорректен. Но это для меня самого, потому что, действительно, я не могу быть там, где меня нет. Я говорю о социальном выражении, той форме, которую может занять любой из множества, о материальном договоре между людьми. Ведь это не последнее, и часто решающее, обстоятельство жизни многих. Я могу стать поваром, бухгалтером, программистом или олигархом, при этом лишь модифицируя самого себя. То есть - какое воплощение выбрать, ведь такая лёгкость многообразия земных путей ничем не противоречит моему смыслу. И ещё - это выбор личной ответственности за материю. Земная должность, как аккумуляция вины за управляемое. Проекция небесного "кому больше дано, с того больше спросится". Виновность вообще - мне ясна, то, что также понимают под первородным грехом, виновность "по-умолчанию", всегда личного свойства. Теперь другая - у двух расстрелянных подряд директоров ликеро-водочного завода она не может быть только личной. Они брали одно общее и разное личное друг друга. Тут несколько выводов: есть вина предельная по возможности человека (каждый берёт ровно столько, сколько может вынести), но нет предела возможной вине, никто не в силах оправдать весь мир вообще. Значит ли это, что я, занимая некое место, не даю возможности другому, более сильному человеку, заниматься тем же? Или наоборот, если есть кто-то максимальный, то он с необходимостью встанет на место? Поставлю вопрос иначе: объективен ли выбор между двумя людьми для одного места? Или материя и социум не нуждаются в максимуме? Ведь итог некоего смысла - в нас самих, и если паспортистка нахамила мне, то я могу стать даже лучше по одному мне известной логике. С одной стороны - реальность и полезность эффективного управления и организации материи. С другой - вселенское безразличие к допуску на точность изготовления гусеницы для лунохода. Неужели всё сводится к такому же как и всегда и везде закону - будь в ответе за себя?

2. Я восседаю на стульях познания, вижу и тезу и антитезу, как мне теперь безболезненно овладеть хотя бы одной из них в пределе? Если я вижу мотив одного и восприятие мотива другим - они не могут конфликтовать во мне, но конфликтуют в чужих сознаниях реальности. Могу ли я стать на одно время одним, а на другое - другим? Как в ситуации исчезновения выбора, как проработанной и познанной диалектики реальности, снова поставить себя перед ним? Не играя в выбор, тогда это уже эмуляция воплощения, а именно воплотиться? То есть сознательно повторить ошибку, ограничить себя? Или воплощение должно стать добровольным, в данном контексте - выбор тезы должен быть осознанным, и это взятие вины на себя (но что тогда оправдывает её?); или некое надвыборное состояние в двух ипостасях одновременно. Например, невозможно создать рассказ без добровольного отклонения от нормы читателя. Любой истиный заусенец попадёт в цель. Вот только как увидеть себя во многих лицах?

И маленькое сомнение: для города ли я? Отвечал всегда увердительно и даже боялся уезжать, но лето сказало наоборот.

Почему "множество" единственного числа?

Я могу быть более откровенным с более далёким человеком. Это понятно, ведь не задевается моё "личное" с ним. Тогда откровенность есть признак любви к человеку, она ценна и вообще появляется лишь когда ты решаешься на неё, когда есть вопрос, говорить что-то или нет, когда ты преодолеваешь себя ради другого.


24.09.2003

Сон: мы в некой компании, составленной из знакомых, выбираем фильмы. Словно бы это видеопрокат всех снятых фильмов на земле. Кто-то советует режиссёра, все идут смотреть его работы одну за одной, словно бы времени на это во сне надо значительно меньше. Я знаю, что режиссёр не близок мне, и не смотрю вместе со всеми, продолжая бродить по прокату. Но после очередного кино компания возвращается в крайнем возбуждении, я застаю лишь апогей спора. С одной стороны - моя сестра, с другой, в общем-то, все, но активнее других - ксюша. Сестра в истерике, она поочерёдно то плачет, сожалея об остальной компании, что они не так восприняли картину, то неестественно смеётся, показывая непринуждённость. Поведение Ксюши лишь внутренний голос компании, она вначале пытается что-то сказать, но потом просто крутит пальцем у виска, апеллируя ко всем остальным. Я молча слушаю, и, когда все начинают уходить, остаюсь с сестрой, выбрав её слово. За Ксюшей уходит её Димка, ещё кто-то. Николай в ванной комнате неподвижно смотрится в зеркало. Я хочу сказать сестре, что то же самое надо говорить по-другому, но забываю, что снилось дальше.

Сон: я отдыхаю у дерева, как Будда. Вокруг движение жизни, дома и перекрёстки. Ко мне подходят мои друзья, Ромка говорит - вот устроился на работу рядом с домом, оператор фотолаборатории, Макс - иди к нам, чего тут сидишь? Егор что-то снова купил и показывает. Передо мною большое табло, в которое я забиваю элемент мира и оно дарит его мне. Вдруг Егор начинает вспоминать, что у него не состоялись какие-то дела с отцом жены. И я вспоминаю, что сам предлагал тому дело, но для меня он что-то вроде бандита. Я звоню и напоминаю о себе, он не может вспомнить, затем вспоминает и назначает встречу на сегодня. Я не готов и у меня нет чёткого предложения ему, но он злится и слышать не хочет - он привык делать дела быстро. Для меня он также отец богатой знакомой. Я подчиняюсь, хотя придётся врать и проваливать проект. Так, полностью свободное состояние быстро превратилось в н енужный кому-либо долг.

Мне больше ничего не нужно от жизни, и - как только всё оказалось прожито - началась сама жизнь.

Женщина расплатилась в аптеке и следом за ней мне дали сдачу её десятками, словно возрастом лет.

Дело не в том, что один вечер повторяет другой, это бы даже хорошо было, если б не вот такой вечер.

Когда вечером я возвращаюсь с работы, и уже сумерки, и сил совсем нет, своим самоощущением я напоминаю себе пятидесятилетнюю женщину; я словно живу в ожидании смерти, когда все дети уже рождены мною и я - всего лишь инерция жизни. Это было бы написано со злобой, если бы я вышел из такого состояния, но я до сих пор в нём. Когда дух покидает тебя, ты начинаешь жить памятью о его присутствии, иначе бы даже материя распадалась. Теперь я полюбил таких людей "через себя", мне больно и жалко их такое, но что-то должно их оправдывать. Смерть? Да, я ждал смерти. Шанс? Нет, со мною уже всё решено. Радость мгновения? Нет, иначе бы стал дух. Свидетельство? Нет, лишком унизительно для меня. Ощущение себя? Да, это единственное, что было у меня.

Молодость - демо-версия духа, даётся бесплатно, затем требует пароль.


25.09.2003.

Нашёл ответ на вчерашнее: в очереди больницы была старушка, пропускающая всех вперёд себя. И эта возможность - стать праведницей в жизни, чистым образом. Шанс такой. Она говорила про жизнь свою, про то, что было вокруг, успокаивала, была чувством юмора, и всё это через свои болячки и неудобство. Истина была в ней эмпирическим фактом, она сама даже не осознавала её, но являлась другим с той мягкостью и теплом ко всему существущему, что не может быть просто стилем. Она дошла до неё не постом и молитвой, а даром. Она не объясняла что-либо Богом или другим участием, наказанием или долгом, но находила всему объяснение из жизни, такой взгляд с такой стороны, что он устраивал всех разновозрастных слушащих. Ей говорят, что "у нас в палате лежит 95-летняя, ну, бесстыдница! Говорит, к молодому бы телу прижаться!" И она: "Ну и что? Словами всё можно! А вы головой тоже по-разному слышите! Вот молодец! Ай молодец!" Или лежит под гастроскопией: "Война! Узница!"

- И вот продолжение, пусть это будет другая старушка: она вышла из кабинета в слезах, присела ко мне вдвоём.
- Женатый? Вот! Не гоняйся за красивой! Не ревнуй никогда, нервы береги! В ней, наверное, бес сидит, раз от неё все бесятся! Красивая жена - не жена, и красивый муж - не муж! И родителей любите, без разницы - его, её, всех любите, а то ведь им больше не кого любить. Помни меня - бабушку Марию, я плохого не скажу, - грубо скажу, но зато честно.
И в самом конце - Господи, Иисусе Христе, помилуй меня!
Но это было уже не важно, она жила верой в себе, а не за счёт других, её Христос, как бы она ни называла его, всегда был с ней, а мне, в свою очередь, было легко с нею рядом.


ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002