16.12.2001

Как сказал мой друг, грешный в копировании переписки: "Доверьтесь мне! Вера излечивает, ведет за собой, дает облегченье. Придите ко мне,-- даже малые дети придите,-- и я вас утешу. Да будет отдано вам это сердце, чудесное сердце! Труженики, бедные люди! Молитв я не требую; только ваше доверие -- и я буду счастлив."

Целый день бегал сегодня по Москве, не знаю, окуда вдруг так угодно небесной силе вытащить меня наружу, месяцами сидишь в "офисе" (слово противное, контрацептив кавычек только и спасает от него), а тут вдруг нужно кому-то услугу журналистическую сделать, и оставив за кадром обсуждение противности поступков людей, гнильности их существования переведу внимание на то, что снег сегодня необычайно пушист. И всё бы ничего, да и не заметить, только вот уж у мэрии шарики повесили (повесилили) на нечто напоминающее ель по нескольким умозрительным признакам. Красивенькие синенькие шарички. Их засыпал снег, а я подумал, вот о чём Юрий Михайлович думал, когда их вешал, ведь засыпет же родных, это что у нас за президент такой. А потом сразу вспомнил всякие шишечки, которые у нас на ёлке в Красково висели году в восьмидесятом и как на этих шишечках тоже снег-то был?

Я сразу успокоился, понял, что это правильно, когда снег там сверху, значит люди эту правильную жизнь подметили и ввергли в моё детство, и теперь я почувствовал эту снова невыносимость, от которой так мечтаю избавиться, больность восьмидесятого года, когда Майя доставала шары со шкафа, и мы начинали развешивать их.

Я клянусь, что в три года я полноценно страдал от Майиной радости, знал бесполезность её улыбки, считая Майю в чём-то слепой, когда она так дарила мне, нагнетала свой мир, расходуя собственную жизнь. Очень хотелось сохранить её в мавзолее, не родить сюда, слишком раздирающа была улыбка о снеге на шишечках. А из ваты делал я зайцев с проволокой внутри, и было уж очень ясным ощущение скульпторства, глубокое чувство незавершённости творения, зайца, который всё равно умирал к концу нового года. Я вешал зайцев на ёлку и радовался, а теперь мне кажется, что грустил. И чёрт с ним, старики вспоминают то что ушло, юность надеется, странные сны меня не пускают про бинты, таблетки, машины, не могу разобраться, при том что днём голова моя для достаточного использования пригодна, отвечает за формулировки, и способна отправлять потребности фирмы, которая её содержит.

Только не пойму, что ж я начал вспоминать, это от того, что больше нечего сказать, и жизнь поворачивает на гибком повороте к своему началу, и старость накатывается тогда когда нужно ей, и ностальгический оттенок симптомирует болезнь. Не могу пока разобраться.

А снежок шёл, я ходил по Профсоюзной улице и искал девятнадцатый дом, всё было белое вокруг до чрезвычайности, впечатляло меня, а как поделиться? Сижу на работе уж последние часы и секуднами время отмеряю. А написать-то надо, иначе кто ж за меня о с т а н о в и т в р е м я. Только я остановить его могу, потому что больше никому это не надо.

Камин у нас греет очень хорошо, делает тепло вокруг, лежали на диване. Вчера часа три-четыре лежал на диване слушал музыку, треск дров и запах как в Загорске. Привёз эдварду краски, восемь банок, охра, стронциановая, кадмий. Снежок так нападал, всё слишком красиво, смотреть невозможно-то. Сочинил пятьдесят названий для нашего будущего сайта. Сайта нет, а названия есть.
"Всеми талантами я обладаю! -- Здесь нет никого, и кто-то здесь есть: мои сокровища я не хотел бы расточать понапрасну.-- Хотите негритянских песен или плясок гурий? Хотите, чтобы я исчез, чтобы в поисках кольца погрузился в пучину? Хотите, стану золото делать, создавать лекарства?" - читал этого неугомонного парня.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002