Женщина из ЮАР

С Антониной я познакомился по электронной переписке, когда Интернет был дурным воздухом невест с филфака МГУ и в России практически не использовался.
Переписка происходила в самый неподходящий месяц года, в марте, когда свисающие с деревьев презервативы вокруг ГЗ МГУ символизируют счастливое детство и уверенно подстёгивают на совершение страшных эротических подвигов.
Когда Антонина прислала одну свою фотографическую карточку, я понял, что смотреть в монитор нужно будто бы Онегиным. Меня, томившегося сюрреализмом Поля Элюара, эта картинка повергла в ощущения полнейшей собственной никчёмности. С полотна сиюминутной любительской фотографии на меня смотрело томное, удивительное, почти африканское лицо загадочной, почти юной девушки, которая была старше меня на пять лет. Лицо это излучало полнейшее отрешение от сиюминутных правил времени и законов мод. Наравне с долей истерии, которая только подстёгивает мужчину на чудеса, шутки и розыгрыши, лицо этой девушки изображало собой какой-то отчётливый иностранный интеллект, и психологическим магнитом расположило меня на волну. У неё было что-то лунное, а губы - от негритянки из ЮАР. Поражал, прежде всего, способ подачи материала, слегка амбициозно, нарочито, и в то же время чувствовался вкус, некое продолжение, которое уже выудить - моё дело. Что вообще выводило из равновесия - у Антонины были томные сверхтонкие ручки, как будто из фанеры, и их воздушность намекала, что под всем её убранством скрывается нечто воздушное, ослепительное и до сих пор не встречаемое ни в каких формах. Отрицательный момент портрета - часы на запястье золотого цвета. Мы не в пятидесятых, а в Китае перепроизводство чипов на счётных триггерах. Главное чтоб кварц был в башке, который бы помогал развиваться великому чувству любви, а этот золотой слиток с батарейкой внутри был перебором блокады Ленинграда, когда человек всю последующую жизнь страдал культом гастрономии и в конце-концов скоропостижно умирал от ожирения.
Зато с другой стороны разговора, на Антонине было нахлобучено белоснежно-розовое, коричневатое с синевой, платье из прозрачного, но всё же скрывающего фигуру, узбекского хлопка. Такие платья я любил по наследству, как символ светлого чувства и эпохи, развёрнутой лет за тридцать до моего рождения. Прошлую жизнь я ощущал очень хорошо и ориентировался в мечтах прошедших десятков. Я жил временем наоборот, и всё что приходило из моей неродившейся жизни, я принимал с восторгом и трепетом. Особенно это были: простые платья в цветочек. Как мог поднабраться такой эстетики - не знаю, но она как-то правдива. Однажды у нас в стране издали газету "Правда".
Только когда начинка вечного и красивого платья заменялась чем-то современным и пахнущим, как цветной телевизор, не то Ариэлем, не то Рональдо из Реала, в общем, современной гёрлз, актуальность бытия наоборот помогала жить - новая тёлка в старом платье!
Ласковые светлые волосы плюшевого медвежонка опутывали её голову, и медленно спускались вниз, гипнотизируя доверчивый мужской взгляд. "Блондинка..." , - рассудил я, вглядываясь в увеличивающиеся пикселы тёмных волос. Большего было не рассмотреть, и оставалось только отметить райскую архитектуру, покоящуюся вокруг неё на своих керамических столбах. Женщины откуда-то добывают это соответствие: если у неё шарм и нелепость, то и вещи вокруг подбираются в точном соответствии. Серые колонны заброшенного здания, как ноги слона. Разрушенная больница. Я кликнул на крестик в W2K, и занавес моего первого знакомства захлопнулся, оставив копну болезненных мыслей о чудесном будущем, которое вот-вот должно передо мной распахнуться.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002