 |
 |
||
 |
 |
||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
|||
 |
мальчик шёл по тротуару, |
||
|
|
|
|
1октября2002года 75-ЛЕТИЕ МЁРТВОГО ЕФРЕМОВА
Моя любимая женщина (специально для сайта не раскрываю её имени) была на праздновании 75-летия Олега Ефремова. Вечер был не по билетам, а - приглашениям. Моя любимая попала по случаю. Ефремов умер год или два назад. Перед смертью руководил МХАТом, пил. От него отворачивались по случаю пьянства, но теперь на вечере или всё хорошее или ничего плохого только и можно говорить. Заметки со слов моей любимой:
Пришёл Любимов (ему - 85, и он - живой разъезжает по своим празднествам), возложил к портрету цветы, сказал, ушёл.
Белла Ахмадулина в каком-то невероятно портящем её, наверняка лучшую, чем в брючном костюме (клешёные брюки: колени больше зада), фигуру, наряде. Пьяная. Говорит тёплые, простые вещи. Читает свои хорошие стихи. Расплакалась, многие в зале слезятся. Белла говорит: - ну что мы: в 60-х собирали Лужники, читая стихи. Но ведь поэзия - сугубо внутренне дело. А вот Современник (был руководителем - Ефремов тогда) - это был для нас столп.
Галина Волчек (режиссёр МХАТа) растрогана, что-то по-детски наивно, но искренне говорит.
Вдруг над сценой появляется бабочка. Большая! Все поражены, шум поднимается, все следят за животным. Замешательство. Волчек спрашивает: что? что такое? Говорят из зала: бабочка. Волчек, не поняв: ну и что. Как нечто словно бы разумеющееся. Хотя у каждого в зале возникло содрогание и нежность. Не могло это быть продумано кем-то: выпускать бабочку на поминки - это кощунство. Значит: само! Чудо! Бабочка летает по теплу: над сценой в раструбах света. Салит разных людей на сцене. Словно бы отмечая.
Сын Ефремова выходит, читает стихи Высоцкого: стихи информативные, о том времени, событиях в театре. Сбивается. Начинает опять, читает и опять сбивается. Общее понимание к сыну мёртвого отца. Нежность.
Жванецкий вышел, пошутил, что хотел бы запретить музыку, чтобы читали его книги - (точная шутка не сохранилась в памяти). Что-то сказал, было тепло, весело.
В зале МХАТа (на ст.м. Пушкинская) сидели набриолиненные подкрашенные чёрным красавцы подпожилые мужчины, женщины - актрисический бомонд. Все в хороших костюмах, платьях. Когда пела Елена Камбурова одна женщина повернулась и другой в ушко над напудренной сухой щёчкой на полряда прошептала: "ах, как она мне нравится". Камбурова - это красиво.
После Жванецкого вышел Юлий Ким и сориентировался отпарировать на слова Жванецкого так, что вышло ещё смешнее. Спел песенку, как-то даже станцевал криволапый испанский танец недлинными ручками выгибаясь и радуя зал смешным содержанием сценки.
Бабочка летала, но когда появилась впервые - не помнится.
Вышел Васильев. Бородатый режиссёр, замкнутый, известного театра, делающий странные спектакли. На них не попасть, но в больших афишах на остановках его нет. Он сразу повёл себя как противопоставление залу, самой интонацией. Ну, я не могу передать. "Ефремов первый приютил меня, разрешил поставить первый спектакль. Когда мы проезжали с ним мимо Современника, который сносили бульдозерами, он сказал "Ёб твою мать"" - когда Васильев сказал, все замолчали. Все в зале застыли и только ждали что дальше. Васильев говорил дальше что-то такое незначительное. И представил две сцены из своего нового спектакля "Плач Иеремии" на музыку Мартынова. Вышли артисты в белых одеждах. Лица не накрашенные. Глаза хорошие у всех. Стали петь. Был инструментальный ансамбль. Музыка была периодической. Общее время двух сцен было минут 8-10. Музыка (голоса и инструменты) состояла из мелодии всё повторяющейся из начала в конец, из начала в конец. Так устроена сегодня многая музыка. Построена на оттенках, на полутонах той же мелодии. В конце первой сцены в зале стали хлопать. Потом - ещё. Женщина в кресле со злостью повернулась к знакомой за плечом: "Он же сумасшедший!.. Он - сектант!.. Если его мучает его Иеремия, пусть он сам разбирается с ним, а зачем нас заставлять в своей душе копаться!?!". Ким сидел на первом ряду и стыдливо опускал глаза, прикрывая ладонью, показывая залу, что и он мучается, но терпит: Христос велел. К концу второй сцены, когда по ходу действия остаются только две девушки в белом, они всё пели, а из зала хлопали и кричали: БИС! БРАВО! Когда ведущая девушка поняла почему кричат, она покраснела, заплакала. Бабочка присела на её белое полотно, ушла на спине. Так Ефремов срежиссировал свой лучший спектакль.
Волчек вышла, сказала растерянно: "мне тут за сценой сказали, что бабочка - это душа".
Вышли цыгане и всех успокоили залихватскими танцами, передающимися из рода в род, бездумно, но умно, как приданое, чтобы всегда был славный сургучок для запечатывания и завершения любой кислятины или вонищи внутри скудельных сосудов. Чтобы любая дрянь или поминки заканчивались застольем и вселенской любовью.
2октября2002года. ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ЛИЧНАЯ ЗАПИСЬ
Прошёл (не) лишний день жизни. Болел третий день, но решил съездить на Литературную Студию МГТУ вечером. Приехал, хорошо, не к началу. Редакция газеты "Бауманец" сильно залюжена (людна т.е.). Поэт Ефим Бершин, которого Лена Исаева ну так мне защищала, говорила, что не хуже Веденяпина, но я не услышал ничего для себя поворотного в стихах Бершина. Какие-то известные слова, взращённые прежде интонации и окончания стихов - хотя сам он говорил правильно про то, что нельзя бояться, когда пишешь, но сам, видно не перерос через известное.
И мне, мене никогда да в жизни не найти никого лучшего. Оставленная женщина сегодня никем не будет перебита красотой и постелью, не из-за её даже первенства, а из-за равенства. Просто сейчас я изнутри теку к свободе. Наложения сверху давят на меня как на метеопата облака за горами, сильнее. И оставление женщины сегодня - это просто выбор в свою сторону право, девочки - налево. Но не выбор, не отказ именно от этих рыжих 175ти сантиметров радости ждать тебя, готовить, творожок купить, плакать над моей вскочившей температурой, кормить, как ежедневный крест, кошку, смотреть ТВ, чтобы заглушить безвыходность жизни в этой Москве. Среди этой фальши в театре, когда в лицо целуют и рыгают проклятия "ведьма" за спиной. Но в Москве - центр, отсюда все славятся. И она в 35лет тоже понимает, что я сам не знаю чего выбираю-хочу в 25. У неё ни одного ребёнка не было, а надо уже. Но я - тающая перспектива. И оба, мужественно, привязавшиеся, накупавшись в море, проспав в палатках и на ночлегах и в квартире в похлёст снега, сидели без удочки на лесном озере, мечтали с удочкой вернуться, две фотки осталось, общую - помню как хотел - не сделал, такая нежность к её потерянности, к её таланту, который никак не может достучать хоть куда, пидр-Виктюк завернул её лучшую импровизацию танца с кастинга, и сильная и слабая в одном как луна через терминатор, голова болит, всего три года в Москве из Якутии, адаптация не проходит до конца, нет моей в направлении плюс года опоры, я молчу об этом - не имею мнения, хитренько, хотя знаю, что не хочу, но хочу в то же время, но хотение такое: оно - знание. Знаю, что нет на свете впереди встреч для меня чудесных. Начала будут манными, а сблюёшь через полгода цемент. Отпусти меня - просила меня. Я пойду куда скажешь - говорила она. Я должен сделать шаг, и я делаю прочь. Не нравится ей жалость моя не проговариваемая, но её сенсоры настраиваются и читают по масляным глазам, и я её чувствую настроение как муравей сейсмографический из сибири через китай - только лишь дунет в телефонное ухо мембраны комара ребристой кожи. И я выйду с человеком на помощь закажу машину, заменю шофёра на друга, поеду лечить, поздравлять, успокаивать, но еду, еду и исчезаю в незнании. Я боюсь, связав жизнь с ещё человеком - чего-то недоузнать. Ревности - это препятствия. И я сам не смогу, а будет желание новых касаний и сцепок. Но я знаю и мне страшно, что я - как число РАЦИОНАЛЕН. Что я не чувствовал, пожалуй, никогда в жизни. Я себя дурно успокаиваю, что страсть щерится из моих рассказов, из кровати, из поступков, и что я просто перезавысил планку, и там, где все салютуют любовью, просто прохожу как наркоман сквозь губительные для других пары "момента". Дай, а ну-ка, дай, давай, давай! Дай, Бог, чтобы это было так. Но разницы нет. Разница может быть лишь во внешней формулировке: то, что я встал на колени тогда перед ней и ехал в метро, и вошёл случайно и необходимо мистический друг саша из мгту на станции и увидел, и она трепетала от мысли о любви, а я никак не мог по-другому скрыть нежности к её ожиданию меня на 40 минут дольше. И она уже почувствовала себя неловко, и я подумал, что это - трущая крошка любви. Тлеет и сильно, но тленно. И она думала мой поступок как любовь ощущала. Я не мог бы произнести этого слова ни ногой. Из полугода - море можно составить ярких вырезок нежности. Но если я внутри не доволен своей пылкостью, нет её. Не прогорает как дно бензобака. Я чувствую через просчитывание, и она с первых недель чувствовала, что я делаю как нужно, чтобы было лучше прощаться, уходя утром из дома, а когда в следующий раз приду - не говорил. Я сам виноват вот чем: не установил правил отношений с самого начала, но это был бы полный диктат рассудка вроде, и я себя не приемлю пока или навовек. Я знаю, что не закончу и могу писАть ниже и ниже, хотя не глубже, но и глубже тож.
Мы оставляем друг друга согласно, как муж и жена в реверсе. Осознавая и жалея о том, что фигурки при любой степени неблизости мельчают и становятся игрушками и солдатиками на горизонте. И больно и жалко, что как можно в краткие сроки ей обеспечить себя устойчивым вариантом мужа: с надёжностью и любовью. Мне она сказала: "ты просто привязался ко мне. А страсти нет". Я такой и есть. Не надо бы это вешать на сайт, но легче или хуже от этого никак не станет. А я пойду в Интернет и смогу гладить всеверхние буквы-voodo и таким подлым трусливым романтичным способом вспоминать о своей бледной тщедушности
1:00-1:52
3октября2002
9октября2002года. КАК НАПИСАТЬ РАССКАЗ "КОКОСОВЫЙ СОК С МЯКОТЬЮ"
,а 20февраля2002 сделал первую запись: однажды это должно было случилось. Хотя название придумал 19го "Чёрный круг". Это стягивало в одно Набоковский "Круг" и "Квадрат" Малевича. Чёрный круг - это сленговое название круглого в сечении прута из чёрной стали. Я ездил за металлом в фирму "Нержавеющий супермаркет" и, возвращаясь на жёлтом пахучем бензиновыми кольцами автобусе-старичке не мог не купаться в сквозных шкафах солнца, торчащих поперёк салона. И в гости к Кире (имя уже было) я шёл, неся купленную болванку "чёрного круга". Это был такой трёхметровый шест, прогибавшийся по краям своей массы. Я клал его в сугроб перед домом, а когда оплёванный покидал двор после - обнаруживал примёрзшего к злой болванке малыша. Там должны были быть рассуждения о равенстве любого человека Каземиру Малевичу, вообще - равенстве любому художнику, но в чём точнее это равенство было - я не напрягусь сейчас.
Этого нет теперь в рассказе. Черновики предстоящих столетий литературы будут более честными черновиками, чем те, которые Набоков выдвинул на соискание премии Сотбиса; или Пушкин рисовал себе на полях профили, а текст вымарывал, надписывал, вчёркивал, менял лист. Предстоящим черновикам - слава за то, что они будут чисты и машинописны. Корявые предшествующие версии впредь становятся опрятны. Маломатериальность места под копии файла позволяет сохранять тьмы и тьмы неиспользованных тем, исправленных и не включенных абзацев. Черновики перестанут походить на перекопанные садовничьи грядки на зиму, нет больше бяки букв. Мысль, свободная от изъянов почерка написания, становится чувством; просматривая первые копии последнего текста, ты не отвлекаешься на разглядывание попутного номера телефона, рисунка козявки, тени собственной. Со слов исчезает одёжка иллюстративности, и они теперь протягивают ножки не дальше сказанного, но дальше, т.к. средоточение становится болезненней, потому что ровность строк словно бы сразу уравнивает экран с печатным листом. И это - новая ловушка для неустойчивой руки.
Рассказ потом стал называться по-другому. Но как и в "Чёрном круге" - знакомство с Кирой происходило на некоей вечеринке. Это были костылики реальности. Реальность же, оказывается, начиная с какого-то времени начинает мешать. Она обволакивает воображением конечной реальностью произошедшего. Меня долго это изводило. Ещё в июле структура рассказа была трёхсуставна. Прошлое, настоящее и будущее. Прошлое - это первое знакомство с Кирой. Настоящее - это двойное настоящее: то, что существует сегодня плюс существует по-настоящему. Роль непресекающейся ценности и реальности играла поездка мимо мира на электричке. Поезда ещё не было. Была электричка, на которой я ездил в Сергиев Посад. Какие скрежеты шли и как не нравилась выходящая в рассказе последовательность, пока где-то в середине июля электричка не стала поездом, а неведомо почему-то из поездки в Кривой Рог пришли пограничники, которых наполовину пришлось дорисовывать. И это было свободнее чувство, чем попытка сделать воспоминание о реальной точке знакомства живее бедноватых слов. Как только исчезла реальная предситуация, как стало легче. Рассказ уже получил несколько последних названий. И наконец остановился на известном уже имени. Пол-августа ушло на Чёрное Море, на 17 плёнок Кодак 200*36, на снимки при вечернем, дневном, со вспышкой, без. В сентябре меня стал тяготить рассказ. Я знал уже компоновку; знал - то есть утвердил себе сам, чтобы следовать, а то и так столько тратил и писал не вошедшего. Хотя этот теневой материал - нужен. Он всё равно как переход от Джотто к Леонардо - от плоского к объёмному - даёт неуловимую тень, придыхание, лёгкую ментольность, большее наполнение. Доделав за несколько вечеров нужные куски. Написав за раз четыре окончания и взяв последнее. Я скомпановал рассказ и читал вслух любимой женщине. Мне сразу расхотелось после проговаривания 6 страниц своих же слов - всё это выкинуть и не дурить. Я лишь вяло знал, что это просто общее настроение и Платонов будет сер, если набраться глупости и в такой момент его читать. Просто это было настроение, но оно же и помогло урезать рассказ ещё на 3-4 страницы. Рассказ стал более жив и быстр. Навряд ли не вошедшие части ещё где-то зазвучат. Я не могу себя приучить пересматривать сделанное. Это бы было хорошо, но в том состоянии в котором ты можешь понимать реальные недостатки своего текста, когда голова правильно принимает слова и чувствует повторно то, как ты сам их втаскивал в строку за строкой, в такие моменты ты можешь лучше писАть новое, а не осматривать пусть и красивые и нужные, но руины. Смотреть на неиспользованные языковые смысловые ходы - полезно. Это как этюдник художника. Ты должен уметь быть трезвым, но тут же чувствительным как тоненькая женщина.
Рассказ написан и ты действительно всё меньше и меньше его помнишь. Можешь более трезво смотреть и нравится самому больше вещей, чем при пробных читках. Но влезть внутрь ты не смеешь. Для этого заново надо запускать душу по тому психо-восприятийному циклу, по которому ты работал, каждый раз устраивая в нём чувства. Глупо говоря: вживаясь в то, что должно произойти в рассказе.
Есть большая пропасть между реальной историей и её описанием. Второе - сложнее, потому что может не получиться. История - обязательно пройдёт. Ты не правильно себя поведёшь в неё, но она свои часы отживёт точно. А рассказ может не быть таким живучим, чтобы читатель худо-бедно, но обязательно прожил его, не соскочил с иглы строчек. Не пресёкся на иное. Чтобы ты был всегда впереди любого внимания и шёл, наблюдая, чувствуя и строил новую литературу, а за тобой послушно шли и во все глаза слушали, боясь не понять, не приобщиться к моему языку.
2:00-3:55
21октября2001. АНТИДНЕВНИК
Тонкая вещь. Слабое место, может и только для меня существенное: что и когда можно писать в дневник, а когда - нет. Сначала зададим терминам смысл: дневник - описание действительных событий, буйная или слабобуйная рефлексия на их счёт. Рассказ - это отличный способ письма. Ты и сам, когда пишешь про работу или про то как возвращался домой, а девушка отражалась в стекле вагона такой красоты, что ты всё силился, а так и побоялся глянуть не в стекло. Так вот, когда ты пишешь, ты сам чувствуешь, что вышел за рамки случившегося. То есть ты уже ведёшь мысль и чувства дальше. Насилуешь или усыновляешь девушку, но появляется фантастичность. Она может быть абсолютно составлена из реальных кубиков, но фантастикой останется потому, что ни одно из этих действий, тобой воображённых, не имело реальной предоплёки, не сокращались мышцы рук, а только пальцев, когда сквозил буквами по бумаге-экрану. Отличительную черту между явственным и дооживлённым - каждый сам чувствует. Но постепенно дневник может стать лёгкой дорогой на эшафот чувства. Ты описал бывшее с точностью до чувств, действительно сопровождавших тебя. Но насколько более лёгким ты становишься, когда из стены выходит маховик и затягивает тебя внутрь фантазии и всей памяти. Не только теперешний миг, даже пусть с паутинными ходами в воспоминания получается озвучку, но и какие-то не существовавшие в прежде реальности связи.
Мой друг Антон сбил человека и боль реальности спустя годы и годы заглушает ход его воображения на этот счёт. Сбитый пьяница накинулся привидением на Антона и не позволяет тому стать выше этого жуткого случая. Выше - это значит перевести свою обезьянненькую похоть нимфомана в чистую строку "Лолита, свет очей моих, огонь моих чресел. Грех мой, душа моя. Лолита!". Я не знаю, психики уже объяснили, кажется, переход сексуальной энергии в творческую. Когда хочешь, но держишь себя в тысячелетних рамках и делаешь шедевр, который сдержит последующие сотни поколений от пустого траханья. Так вот, Антон должен победить своего мертвеца. Религия может его спасти, но тогда я навряд ли останусь ему интересен. Догматизм пожрёт любую дружбу. Но творчество - может найти ему выход. Но для этого надо избавиться от дневниковости. Нельзя потакать себе и помещать в дневник сокровенности, как бы и оставляя их на шее дневника. Нет, надо быть осознанным в борьбе за отличный от реальности текст.
Нельзя себе говорить, что это - просто дневник. Нет, это всегда должно быть больше, шире увиденного и ощутимого в тот иной день. Если ощущение, подсунутое судьбой, а скорее всего - случаем (эвфемизм слова "рок"), не укладывается в рамочки однодневного дневника - надо сделать из него рассказ. Не слишком длинный: ведь мы все живые и рабочие люди. И даже простому случаю похода в кафе при описании надо добавлять то своё восприятие, которое ты проводишь и декларируешь, когда садишься "писать рассказ". Вроде бы это и так понятно, и никто из нас не отделывается лёгкой записью произошедшего, каждым в момент написания владеет большее-меньшее вдохновение, но можно всегда не остановится на просто рефлексии по поводу увиденного. Всегда есть местечко, угол, в который ты своего малыша фантастического ставишь как тень, а он разбухает апельсином и ты уже пишешь сны, которые никогда не приснятся, но останутся при этом много более реально, чем рутинная реальность. Которая, чтобы не обижалась, если слышит меня, единственная снабжает нас и событиями, и формулами, и границами, и долготой жизни.
15:43-16:11
22октября2001. БУДУЩЕЕ КОНЕЧНО
иногда начинается. И этот страх происходит от того, что будущее вот почему неопределённо. Не то тебя страшит, что ты исчезнешь и испепелишься. Писатель и мой учитель, и ректор ЛитИнститута Есин как-то на семинаре среди не прочего сказал: "..тогда я тоже, молодой. И меня будоражила сама мысль о смерти. Как это меня не будет.." То есть стало ясно, что и нас: побудоражит и сойдёт. Что перестанет мучать. День перестанет восприниматься на постоянном траурном фоне подкатывающего к горлу обложнОго горизонта. Нет, нет, нет, меня мучает другое: я чувствую как развиваются во мне соки, как язык и стиль и прочие несуществующие вразбивку вещи, разбиваемые так лишь для совсем творчески и восприятийно пней, ещё и моё восприятие и отношение к жизням других ещё не отвердилось, ещё не приняло каменной формы. Меня больше всего два года назад начала и продолжает страшить сказка о драконе.
Он повелевал огромной областью в неважно-где-Индии-скажем и наложил на всех огромную дань. На борьбу шли один за одним крепче другого воины, слышались раскаты битвы, и неизменно выходил визирь с громкими словами: "Дракон победил! Да здравствует дракон!". И вот какой-то мальчик в повязках вокруг бедёр и головы, пошёл на битву. Волшебный меч и прочие атрибуты. И разговор с мудрой тортиллой. Мальчик пришёл в зал, где жирел огромный дракон и убил его. Странно это было, слишком быстрая развязка: я чувствовал это, смотря мультфильм. И по программе ещё время оставалось, но на новый мультфильм минут не хватало. И тогда мальчик шёл в сокровищницу и видел там перстни и горы из золота и пр. Он опускал в них руки, и мы видели, как между пальцев натягиваются перепонки, как выдвигаются длинные ногти, как устрашняется лицо до драконьей морды. И снаружи голос визиря возглашал: "Дракон победил! Да здравствует дракон!" Но детей пугать на ночь не полагалось, поэтому сказка навсегда заканчивалась тем, что мальчик отбрасывал золото и уходил, забрав лишь свою отнятую бывшим драконом тростниковую дудочку.
И я продолжаю иногда бояться этого и чувствую: как нечто, прежде запретное для меня, становится обиходным. Но и это бы ладно: усовершенствование жёсткого мировидения ещё не было злом. Потому что главное: зло не множить. Но вот чего боюсь: дойти до своих границ раньше смерти. Может это меня пока страшит, пока я вижу всю несовершенность своего языка, ещё есть ощущаемые заторы, сковывающие мне плавность. Но также я понимаю, что это всё будет сглажено. И дневники Ван Гога подтверждают и другие жившие книги. И что тогда? Я понимаю: почему предел Гоголя стал 43хлетним. Его мастерство набухло и жахнуло, не разорвав его, но он выжил и последние годы домучивался, не имея сил поставить свои умения на поток. Набоков - сумел. Его пологие тексты уже не растут в большом смысле. Там идут уже логические ходы, просчитывания, на которых потом навострился Павич. То есть Набокова или не замучило до смерти эта его конечная развитость или тяга жизненная ему не давала усомниться в своей наступившей конечности.
И вот, Будущее, спрашиваю у тебя (убегая в кафе "пироги" встречаться с Антоном): откроешь ли ты мне большее, когда я дойду до тех мест, которые полуявно мреют в моих головах и текстах? Когда ответишь - ответь. Но я скорее доживу до тебя, чем пойму сегодня. Нельзя сейчас понять: больно может настать. Что на смену придёт более низкая комфортная планка, которая перестанет метить выше и пойдёт по тихому кругу достигнутого.
18:59-19:24
|
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА © 2002 | |
|
|
|