На главную Павел Лукьянов
Текст Павел Лукьянов
Стихи
Дневник
Театр
Биография
E-mail

мальчик шёл по тротуару,
а потом его не стало

2002

I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII

2003

I II III IV V VI VII VIII
IX X XI XII

2004

I II III IV V
VI VII VIII
IX X XI XII

2005

I II III IV V
VI VII VIII
IX X XI XII

ЗВОНОК

Брат! Брат! Брат, если я успел, если не опоздал написать: не читай этого письма: его нельзя дочитать до конца! Его дочитают уже за твоей спиной! Брат, не читай!

БОЛТОВНЯ

Здравствуй, мой брат Тео. Я - обычный человек. Число слов, вываренных из себя, привело к истощению моей в них веры. Я бы перешёл на лучший язык - некостистый, а писал бы картины или лучше - музыку. Хотя, мы-то знаем: какого это: не ронять самоуверенности в любом деле. Вот я работаю на заводе сейчас, я сюда командирован, я здесь "выращиваю трубу" - должен изготовить, смонтировать и испытать триста метров трубы, по которой будет течь жидкий азот. Его температура будет -196 градусов по Цельсию. мы с тобой обсуждали, что такие броски в чужую среду - полезны, в них я смогу быть в чаще наблюдаемой жизни. Но я где-то поспотыкался по дороге, что ли, отчего моя прежняя цепкость писателя обмякла как ногти в воде. Возможно, это дело - в климате: я смотрю в людей: монтажников, аппаратчиков, местных, главных инженеров, технологов, начальников смены, бригадиров, аппаратчиков - и я подхожу к ним с низу - как к памятникам состоявшихся достижений. И лишь вглянувшись день за днём слово за слово - осознаю: что они на самом деле - всё те же, что и были в Москве, что я силу фантазии подменяю необходимостью быть якобы в новом месте. Но если не расслаблять зрачок, сидя дома, то все набившие оскомину соседи будут этими же местными вездесущими работягами и управленцами. Так что, Тео, работа на заводе, в КБ - как ты и говорил - не лучший способ самодисциплины. Но вот мне сейчас кажется, что будь я более счастлив от написания своей прозы, я бы и делал её отчаянней, без отлынивания. А то я пошёл сегодня и хорошее своё самочувствие вечером вложил в прогулку. Я уже заговариваюсь, заболеваю почти - мне не пишется дома, и я иду гулять, чтобы подсмотреть ощущений у жизни. А, идя по улице, мучаюсь, что не размышляю над рассказом. Хочется вдохновенности, братик, а она какая-то пришибленная или -короткая.

!НЕ ЧИТАЙ НИЖЕ!

Почему ещё я написал о своей обычности. Сейчас ночь, а я боюсь ложиться спать без света. Посмотрел в местном кинотеатре фильм "Звонок". И теперь мне кажется: я зайду в ванную, а трусы - сползли с батареи, и это - будет значить страшное. И последует выход синего фосфорицирующего тела из ванной. Чёрные длинные космы тянуться от макушки до пояса, а когда, приблизившись, откроется лицо, то я заору от страха и потеряю свою голову.

Актриса - блондинка из Малхолланд-Драйв - подошла к лошади, стоявшей в стойле на корабле. Лошадь стала нервничать и тут был следующий талантливый отрезок фильма. Как рвётся лошадь, как вырывает крюк, как пробивает дверь, как носится сумасшедшая между машин в ангаре, вырывается, несётся на героиню и сигает через борт - не красиво, как могла бы, а ужасно, обдирая живот и сворачивая шею. Перебежав на другую сторону корабля, из-под воды появляется кровь.

Смог режиссёр сделать несколько необъяснимо хороших момента. Последний - про вылезающую из колодца женщиной с закрытым волосами лицом: она идёт, вывихивая бёдра, идёт как кривая к экрану, мужчина смотрит неотрывно: как она приблизилась, и появляется голова. Сначала - как саранча, а потом - встав, светящееся голубоватым тело ступает мокрыми шлепками к мужику, тот, - раня руки битыми сколками, отползает от неё, но всё уже закончится - жутко понятно чем, но режиссёр показывает - как. Человек умирает.

Я понимаю: как я пошл. Как я не имею право теперь утверждать об искусстве, если такое массовое кино меня напугало. Удивило. Именно лицо коверканной женщины, идущей кривой походкой из экрана к нам - стало для меня самым верхним их всех последних переживаний. Я стал так пошл, что пошёл в кино, чтобы побить этим время, а мне в кино сказали в начале: нам осталось немного. Семь дней. И героиня мчится узнать за неделю: откуда взялась эта кассета, после которой все погибают, посмотрев, после которой у людей жутчайшие лица, что гроб выставляют закрытым. Бледным планом шла мысль о Дэвиде Линче, что героиня - его, что некоторые ходы - его, что есть что-то в фильме от расхожего фильма "шестое чувство", но при этом - мой пошлое нутро, Тео, страшилось так, как не было от Линча. Это - другой страх - детский - первый - я вспомнил как надо было спать, крича маму к себе. А она иногда отказывалась и не шла. И хоть была в этой же комнате в трёх метрах, но я был всё же один. Сейчас в фильме я услышал 25-тым кадром оживлённое чувство, которое надо бы во мне развивать, чтобы я шевелился больше - в фильме говорили: " - как ты делала эти рисунки? - я их не делала. Они уже были. Есть что-то, что просто есть." И это есть я понял себе как волны ощущения, которые наливаются в вещи, и ты не вещи пугаешься, а той картинке, которая в них вшита, но ты не чувствуешь. Я боюсь бояться, но чувствую, братик, что в страхе есть что-то, чего не достаёт моей жизнерадостности, хотя последняя, должен тебе сказать, пошатнулась. Самостийно как-то.

Фильм, кажется, заканчивается, когда, упав в длинный колодец, героиня находит там тело девочки, насылавшей на всех видения и смерти и героиня жалеет девочку, и та - разлагается на её руках: женщина теперь держит тельце под платьем и большой череп торчит из ворота. Идут смазливые разговоры, облегчающая музыка. Я успокаиваюсь и думаю, что от ужаса спасает понимание, что, полюбив чудовище и мерзость, можно вернуть его в покой, который ему просто не дан. А мне - дан.

Но такого конца - невозможно. Как жизнь не может завершиться - комедией. Сын героини ужасается почему-то, что мама спасла девочку и, глядя в наши её глаза, говорит: разве можно её жалеть? Она никогда не сможет заснуть. И я заново перепонимаю: смерть никогда тебя не покидает. Эта жуть сидит в экране: ты смотришь кино и уже - ближе она, уже топает из отражения ножками. Ты смотришь кассету с чужими смертями, думаешь, что просто - кино, что это - чужие истории, смерти, чужие жуткие лошади, подохшие на берегу, чужая женщина расчёсывает волосы в зеркале и бросается с обрыва, а из колодца к кому-то другому идёт, вихляя боком, идёт и растёт на экране, женщина в белой сорочке. А когда ты просмотришь кассету - раздастся звонок. И только тут, когда уж слишком всё повторится, но уже с тобой, ты поймёшь, что тебя дописывают на кассету смерти. А зрители - просто смотрят и смеются, пугаются, но уходят в низкорослом страхе, не понимая откуда им позвонил первый звонок на следующий сеанс, и в зал заходят новые неведомые люди посмотреть.

Брат, если не поздно: не читай этого письма! Тео, ты слышишь?

Этот Свет
второй день весны


Слышишь, милый, нас зовёт Сибай

Солнце щемит глаза. Старушка во дворе оперлась о железную скобу у подъезда. Почему не идёт сюда: ко мне, на тёплые доски? Я сижу на скамейке за горбыльным столом. Кошкино душераздирание метнулось на дерево: там отплясывали воробьи, я подумал: "кошка о них замечтала". Но она - вскипела за другим кошаком, ощерившимся на удобной культе раздвоенного, как рогатка, тополя. Старушка прислонилась снова, потопталась немного вдоль дома и заново прислонилась к старой железной скобе, уставилась палкой в асфальт.

Старик, подволакивая ногу, долго проходит мимо, наполняя все миги живыми естественными: прищурился, выйдя из-за тени на свет, обернулся на взбрыкнувшую машину. Нёс в одной руке - две перчатки, а другая - белела - розовая ладонь.

В площадке из металлоконструкций дети проводят детство на башкирском языке.
Сибай отполз от станции на двух этажах, расправился до пяти и снова - уходит под землю, как последние богатыри - из-под моря.
Старушка тычет снег палкой, зовёт быстрее последнюю весну.
Красная машина зачёркнута полуспиленным тополем - ей здесь стоять, получается, нельзя. Весь дом смотрит на меня из окна, и никто не знает: откуда и кто он.

Местный Маяковский стоит на большем, чем его фигура, постаменте. В руке ему сделана палка-трость. Челюсть подана чересчур вперёд, и вообще - все эти уголки - острорёберные стрелки брюк, застывший взмах пальто - какое-то башкирское, как всё здесь из острых углов. Маяковский, приглядевшись ко мне, имеет башкирский прищур глаз. Того и жди, что затарабарит тонические вирши на местном.

!Музей Малевича в Башкирии!

Эльмир Малевич - живой (!) брат (родился 1901!) покойного Каземира живёт здесь - огромная кубическая доска из меди нависает со стены. В этом доме живёт Эльмир. Здесь же, совсем не ожидая такого уровня музея в Сибае, я забрёл в зал и как ненормальный ходил двумя кругами внутри: всё обходил и обходил странные, как бред, зашитый в гены братьев: эти те же, узнаваемые, но с каким-то скосом - круги поперёк линий, красные половинчатые крестьяне, страшные безликие доярки, демонические колосья ржи. Эльмир Малевич живёт над нами - сказали очки с пучком. Не знаю: что она экскурсоводит здесь, ЧТО может старая женщина, выросшая на фашисте-ВанГоге и революционере-Гоголе, что может она ВИДЕТЬ, как она ОБЪЯСНЯЕТ для себя эти нефигурные полотна. Это же - разрушающее искусство, Эльмир рисует её антивнучку, он изображает бомбу невидимого действия. Но экскурсовод, видно, - я успокаиваюсь от такой мысли, - принимает своё здесь стояние как некое социальное желание, как необходимость, и действительно: ей не надо ПОНИМАТЬ супрематический аутизм, - она, охраняя вражеский стан, превращает его своим непониманием - в приветливый утилитарный шатёр - биотуалет души. У меня остался талончик, что я душевно пописал и духовно покакал. В книге отзывов лежит мой большой кал с подписью. А старушка - читает и цитирует детям. То, что я упомянул её - достаточно для её тщеславия. Я - так же как Малевич - воспринимаюсь ею как светская подробность её крохотной жизни. Она просто греется у чужого пламени и просто отрабатывает свою согретость. Старая, бывшая председательша колхоза, теперь стоит и с той же ясностью, как знала на ощупь кобыл, теперь наизусть совершает чинный заученный хоровод по залу: Коровий бой (1922), Бросок в бросок (1926), Композиция №4 (1927), Житель всегда будущего (1931). Потом накал новизны Эльмира стихает, идут какие-то бронзовые быки для ВДНХ, мозаика дворца творчества (здесь рядом - Башкироглазые рабочий-металлург и женщина с лопатой). Но сквозь поволоку запрещёнки, сквозь бред монументов и советских полотен, будто выложенных из страха и способа прожить, всё равно сквозь это торчит маленький стволик. Если зайти сбоку - смотрительнице этого не видно: это я открыл (даже не в полотнах, а открыл - в себе) - зайдя сбоку, становится виден первый, словно сквозной с Христом, гвоздь, торчащий из каждой заказной картины.

Я не слышал, чтобы Эльмир прошёл сверху, а я - больше, чем всматривался, - вслушивался в потолок. Какого жить под полом Малевича? Старушка водила меня по могиле ещё живого столетнего старика. Его давно поселили выше своих полотен, и оттуда, отсюда снизу - мёртвые картины удивляются: как их нарисовали? Откуда он, молодой в 20х годах, набрался такого космически неулаженного искусства? Малевич сам ходит по поверхности и абсолютно ничего не соображает. Даже идти к нему не захотел, хотя за вторую плату провели бы. Я не пошёл смотреть на ужас. Эльмир Малевич спит и не видит.

Магнитка
23:30-0:46
3-4марта2003


Искусство. и Что оно такое?

Прогулка перед искусством

Стою у памятника: два огромных мужчины: солдат и рабочий лицом навстречу принимает и отдаёт из рук в руки над головой огромный меч поперёк. Это - Тыл и Фронт. Как люди должны чувствовать себя с кирзовым сапогом выше их ростом? На всех нас смотрит и видит зрачок размером с голову. Зрачок сделан как вдавленный в глаз шар. Это два строгих человека, но люди они - только по похожести. Надо быть очень абстрактным, невпечатлительным, не ребёнком, усталым человеком, чтобы спокойно смотреть на великанных людей. Мне никак их не сокрыть в своём спокойствии, вот я волнуюсь, я смотрю как с них облезает солнце. Оно ещё отдаётся в горках на том берегу. Весь обзор за Уралом занят низенькими гигантскими строениями, трубами вверх и поперёк. Дым, дым. У подножия спуска, после мизерных для солдата и тыловика ступеней вниз разленилось ледовое поле. Рыбак-мужик куда-то бежит с волнением: приглядываюсь, не понятно. Парень с девушкой, которая обязательно, воркоча с ним, взглянет на тебя, идут по ступенькам, целуются на льду, стоя, пошатываются. Снизу взбегает внучка, а за ней пытаются поспеть бабка с дедкой. Внучка - им: - Это завод. Поэтому надо работать. Потому уж такая фирма. Что надо работать. Понятно!? - важно и не разглядишь, что смеётся, а как уродец-взрослый, как механизмик-человек с картавой походкой болтает по-взрослому девчонка в капле-шапке. Подбегает, пока отпыхиваются старички, и взлезает на постамент, который ей - по пояс, подскакивает к мыску сапога: - А вот это - искусство. - идёт к другой ноге: - да! Вот это - искусство. - ещё она пойдёт, ей бабушка скажет: - идём вперёд, а она: - вот и идите сюда. А я пойду куда пойду. - ещё она с парой крылатых старичков за спиной будет, задрав нос вверх, читать героев советского союза с табличек: - Фамилию Имя Отчество. Имярек Имярек Имярек.

Когда в другой раз Вы будете в этом городе Магнитогорск 22 марта 2003 года, то постарайтесь, чтобы это было в семь часов вечера и здесь. И чтобы облаков не было, и солнце замешкалось между домов. Тогда на том берегу заводского мёрзлого пруда и бьющейся реки будет увиден зеленоватый большой огонёк меж заводских простенков, отчего всё рядом с ним потемнеет, как старится семья, когда в доме постоянно живёт кто-то пожилой. И сюда сразу увидишь придут две девчонки под ручки. Тогда Вы удивитесь: неужели они просто гуляют? Просто пришли вздохнуть на реку, на трамвайную тишину, перебежавшую дальний переезд? А они ответно спрячутся за ногу солдата, чтобы исчезнуть из окон родительских домов, и закурят. Можно, не поворачиваясь к ним, уловить запах. Пара пар катается на роликах, и мальчик в широких штанах поддерживает заржавшую-чуть-не-упала девчонку в больших штанах на роликах. Стоит большая красная звезда из камня, но её сделали под цветок - пять концов округлено, и в вырезанном центре дышит и подрагивает вечный огонёк. На ноге тыловика написано sepultura - рок-группа белой красочкой.

О! Как бледны слова, хуже неба, мельче впадин снега в стояках травы, мельче зёрен асфальта, тише гогота, не страшны как звон бутылки в пакете того, кто надвигается втроём навстречу. Я звоню с сотового телефона Вике и думаю каким будет мой голос, чтобы хоть что-то рассказать. Если бросить трубку с горки, чтобы засвистело в динамике - может слабо поможет. Может оставить молчащую трубку холодеть в вылезшей суховолосой траве, а тут я нахожу два рубля и запоминаю карман, в который кладу, на всю жизнь.

и само искусство

Шаг за шагом от реки и тишайшего, такого, которого не дождёшься, не угадаешь, когда настанет, вечера, таящего краски. Я скажу, что твоё творчество - действительно искусство - это когда ты можешь отличить себя, читая много книг в куче. Когда ты узнаёшь родное, когда нет сомнения в честности читаемого. Когда ты читаешь и чувствуешь, что человек писАл потому что не мог не писАть, потому что его мучило подмечаемое, придумываемое, ложное, невыразимое, больное, плохое, худшее, тающее, летящее, пискающее, млечное, кислое, чужое, замечаемое, притягивающее, затаившееся, наносное, пошлое, рутинное, усталое, верящее, трамвайное, многое, замеченное, живое, сомнительное, близкое, нелюбимое, понятое, забытое, детское, невытравимое, вспомненное, прожитое, настоящее, отвлечённое, чёткое, грубое, простое, замкнутое, каждое, преходящее, вечное, неизменное, еле-заметное, пьяное, крикливое, несчастное, невидящее, дружеское, давнее-давнее, жадное, улыбчивое, несговорчивое, злое, горестное, смертельное, коренное, изменённое, доверчивое, агрессивное, непонимающее, разящее, ржущее, старое, умирающее, смертное, грохотное, облезлое, уродливое, тупое, непонимающее, чувствующее, непроизносимое, не могущее сказать, глупенькое, милое, родное, чужое, больное, непонимающее, мучающее, лишнее, необходимое, неизвестное, захлёбывающееся, настоящее, настоящее, идущее, смелое, не боящееся, наглое, упёртое, уверенное, бездоказательное, усталое, бессловное, точное, обязательное, сырое, ярчайшее, облипающее, голое, возбуждающее, недоступное, больное, разочаровывающее, влекущее, данное, неотменимое, самое худшее и высшее наоборот, наобонос, наобоглаз.

И если каждая из этого одного перечисленного процента касается тебя, то может что и вырастет. Потому что здесь начинается самое мучительное: постоянно забывать: что ты умеешь, что ты уже делал, не подкладывать на страницы уже набитые смыслы, повороты, ходы, построения фраз, героев, ритмы - ничего ложного и наработанного не должно быть. Потому переписывать рассказ до одури, чтобы больше никогда ничего подобного не сделать, чтобы взять с чужой полки книгу без имени и читать и полюбить автора как чересчур знакомого и точного, безобманного, не таящегося, не ложного, не манерного, не хитрящего, не красующегося, не устающего, не повторяющегося, не закрытого, не злого, ненасытного, не простого, не боящегося, не заумного, не привычного, не неясного, неминуемого, не застывшего, не грубого, не заискивающего, не остывающего, не остывшего, не старого никогда, неутомимого, не несправедливого, не скромного, не пужливого, не далёкого, не неродного, не ненаглядного, не устранимого, не лишнего, не враждебного, не ненавидящего, неосторожного, нескромного, не юлящего, нездешнего, необходимого, не малого, не юркого, нестареющего, непреходящего, не исчезающего, не покидающего, несметного. не смертного

Магнитка
20:10-21:05
22марта2003


ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002