мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

1октября2002года 75-ЛЕТИЕ МЁРТВОГО ЕФРЕМОВА

Моя любимая женщина (специально для сайта не раскрываю её имени) была на праздновании 75-летия Олега Ефремова. Вечер был не по билетам, а - приглашениям. Моя любимая попала по случаю. Ефремов умер год или два назад. Перед смертью руководил МХАТом, пил. От него отворачивались по случаю пьянства, но теперь на вечере или всё хорошее или ничего плохого только и можно говорить. Заметки со слов моей любимой:

Пришёл Любимов (ему - 85, и он - живой разъезжает по своим празднествам), возложил к портрету цветы, сказал, ушёл.

Белла Ахмадулина в каком-то невероятно портящем её, наверняка лучшую, чем в брючном костюме (клешёные брюки: колени больше зада), фигуру, наряде. Пьяная. Говорит тёплые, простые вещи. Читает свои хорошие стихи. Расплакалась, многие в зале слезятся. Белла говорит: - ну что мы: в 60-х собирали Лужники, читая стихи. Но ведь поэзия - сугубо внутренне дело. А вот Современник (был руководителем - Ефремов тогда) - это был для нас столп.

Галина Волчек (режиссёр МХАТа) растрогана, что-то по-детски наивно, но искренне говорит.

Вдруг над сценой появляется бабочка. Большая! Все поражены, шум поднимается, все следят за животным. Замешательство. Волчек спрашивает: что? что такое? Говорят из зала: бабочка. Волчек, не поняв: ну и что. Как нечто словно бы разумеющееся. Хотя у каждого в зале возникло содрогание и нежность. Не могло это быть продумано кем-то: выпускать бабочку на поминки - это кощунство. Значит: само! Чудо! Бабочка летает по теплу: над сценой в раструбах света. Салит разных людей на сцене. Словно бы отмечая.

Сын Ефремова выходит, читает стихи Высоцкого: стихи информативные, о том времени, событиях в театре. Сбивается. Начинает опять, читает и опять сбивается. Общее понимание к сыну мёртвого отца. Нежность.

Жванецкий вышел, пошутил, что хотел бы запретить музыку, чтобы читали его книги - (точная шутка не сохранилась в памяти). Что-то сказал, было тепло, весело.

В зале МХАТа (на ст.м. Пушкинская) сидели набриолиненные подкрашенные чёрным красавцы подпожилые мужчины, женщины - актрисический бомонд. Все в хороших костюмах, платьях. Когда пела Елена Камбурова одна женщина повернулась и другой в ушко над напудренной сухой щёчкой на полряда прошептала: "ах, как она мне нравится". Камбурова - это красиво.

После Жванецкого вышел Юлий Ким и сориентировался отпарировать на слова Жванецкого так, что вышло ещё смешнее. Спел песенку, как-то даже станцевал криволапый испанский танец недлинными ручками выгибаясь и радуя зал смешным содержанием сценки.

Бабочка летала, но когда появилась впервые - не помнится.

Вышел Васильев. Бородатый режиссёр, замкнутый, известного театра, делающий странные спектакли. На них не попасть, но в больших афишах на остановках его нет. Он сразу повёл себя как противопоставление залу, самой интонацией. Ну, я не могу передать. "Ефремов первый приютил меня, разрешил поставить первый спектакль. Когда мы проезжали с ним мимо Современника, который сносили бульдозерами, он сказал "Ёб твою мать"" - когда Васильев сказал, все замолчали. Все в зале застыли и только ждали что дальше. Васильев говорил дальше что-то такое незначительное. И представил две сцены из своего нового спектакля "Плач Иеремии" на музыку Мартынова. Вышли артисты в белых одеждах. Лица не накрашенные. Глаза хорошие у всех. Стали петь. Был инструментальный ансамбль. Музыка была периодической. Общее время двух сцен было минут 8-10. Музыка (голоса и инструменты) состояла из мелодии всё повторяющейся из начала в конец, из начала в конец. Так устроена сегодня многая музыка. Построена на оттенках, на полутонах той же мелодии. В конце первой сцены в зале стали хлопать. Потом - ещё. Женщина в кресле со злостью повернулась к знакомой за плечом: "Он же сумасшедший!.. Он - сектант!.. Если его мучает его Иеремия, пусть он сам разбирается с ним, а зачем нас заставлять в своей душе копаться!?!". Ким сидел на первом ряду и стыдливо опускал глаза, прикрывая ладонью, показывая залу, что и он мучается, но терпит: Христос велел. К концу второй сцены, когда по ходу действия остаются только две девушки в белом, они всё пели, а из зала хлопали и кричали: БИС! БРАВО! Когда ведущая девушка поняла почему кричат, она покраснела, заплакала. Бабочка присела на её белое полотно, ушла на спине. Так Ефремов срежиссировал свой лучший спектакль.

Волчек вышла, сказала растерянно: "мне тут за сценой сказали, что бабочка - это душа".

Вышли цыгане и всех успокоили залихватскими танцами, передающимися из рода в род, бездумно, но умно, как приданое, чтобы всегда был славный сургучок для запечатывания и завершения любой кислятины или вонищи внутри скудельных сосудов. Чтобы любая дрянь или поминки заканчивались застольем и вселенской любовью.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002