На главную Павел Лукьянов
Текст Павел Лукьянов
Стихи
Дневник
Театр
Биография
E-mail

мальчик шёл по тротуару,
а потом его не стало

22октября2001. БУДУЩЕЕ КОНЕЧНО

иногда начинается. И этот страх происходит от того, что будущее вот почему неопределённо. Не то тебя страшит, что ты исчезнешь и испепелишься. Писатель и мой учитель, и ректор ЛитИнститута Есин как-то на семинаре среди не прочего сказал: "..тогда я тоже, молодой. И меня будоражила сама мысль о смерти. Как это меня не будет.." То есть стало ясно, что и нас: побудоражит и сойдёт. Что перестанет мучать. День перестанет восприниматься на постоянном траурном фоне подкатывающего к горлу обложнОго горизонта. Нет, нет, нет, меня мучает другое: я чувствую как развиваются во мне соки, как язык и стиль и прочие несуществующие вразбивку вещи, разбиваемые так лишь для совсем творчески и восприятийно пней, ещё и моё восприятие и отношение к жизням других ещё не отвердилось, ещё не приняло каменной формы. Меня больше всего два года назад начала и продолжает страшить сказка о драконе.

Он повелевал огромной областью в неважно-где-Индии-скажем и наложил на всех огромную дань. На борьбу шли один за одним крепче другого воины, слышались раскаты битвы, и неизменно выходил визирь с громкими словами: "Дракон победил! Да здравствует дракон!". И вот какой-то мальчик в повязках вокруг бедёр и головы, пошёл на битву. Волшебный меч и прочие атрибуты. И разговор с мудрой тортиллой. Мальчик пришёл в зал, где жирел огромный дракон и убил его. Странно это было, слишком быстрая развязка: я чувствовал это, смотря мультфильм. И по программе ещё время оставалось, но на новый мультфильм минут не хватало. И тогда мальчик шёл в сокровищницу и видел там перстни и горы из золота и пр. Он опускал в них руки, и мы видели, как между пальцев натягиваются перепонки, как выдвигаются длинные ногти, как устрашняется лицо до драконьей морды. И снаружи голос визиря возглашал: "Дракон победил! Да здравствует дракон!" Но детей пугать на ночь не полагалось, поэтому сказка навсегда заканчивалась тем, что мальчик отбрасывал золото и уходил, забрав лишь свою отнятую бывшим драконом тростниковую дудочку.

И я продолжаю иногда бояться этого и чувствую: как нечто, прежде запретное для меня, становится обиходным. Но и это бы ладно: усовершенствование жёсткого мировидения ещё не было злом. Потому что главное: зло не множить. Но вот чего боюсь: дойти до своих границ раньше смерти. Может это меня пока страшит, пока я вижу всю несовершенность своего языка, ещё есть ощущаемые заторы, сковывающие мне плавность. Но также я понимаю, что это всё будет сглажено. И дневники Ван Гога подтверждают и другие жившие книги. И что тогда? Я понимаю: почему предел Гоголя стал 43хлетним. Его мастерство набухло и жахнуло, не разорвав его, но он выжил и последние годы домучивался, не имея сил поставить свои умения на поток. Набоков - сумел. Его пологие тексты уже не растут в большом смысле. Там идут уже логические ходы, просчитывания, на которых потом навострился Павич. То есть Набокова или не замучило до смерти эта его конечная развитость или тяга жизненная ему не давала усомниться в своей наступившей конечности.

И вот, Будущее, спрашиваю у тебя (убегая в кафе "пироги" встречаться с Антоном): откроешь ли ты мне большее, когда я дойду до тех мест, которые полуявно мреют в моих головах и текстах? Когда ответишь - ответь. Но я скорее доживу до тебя, чем пойму сегодня. Нельзя сейчас понять: больно может настать. Что на смену придёт более низкая комфортная планка, которая перестанет метить выше и пойдёт по тихому кругу достигнутого.

18:59-19:24

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002