мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

Трудовой будень
(страх.magnitka.ru)

Сегодня меня захватил капитан пожарной службы. Она - Ольга Николаевна - в самый момент подошла и встала за спиной сварщика Романа - татарина Урманшина. Разговорчивый, но верно трактует жизнь. После словесного штрафа: от 500 до 1500 - пытаясь достать его своими глазами, говорила пожарница, - Рома сказал мне: - это - не самое страшное что может случиться. И не рисовался ничуть. Это красиво и прекрасно и высоко?: когда человек не рисуется, говоря верные фразы. Часто ведь чистое само по себе высказывание мутнеет, когда люди его рассасывают в нечестном рту. Только я понимал Романа среди всех, кто стоял потом в комнате как вокруг безопасного близёхонького наказания вокруг пожарницы, меня и Романа (лет 45-50). Пожарница уже выдала мне наедине эту глупую фразу, но я, лояльный человек, слушал её как разумную, а Рома сразу взбунтовался природным сердцем, когда пожарница повторила свою якобы смешную мысль, якобы являя игру смыслов, творя своё мизерное несуществующее творчество: "Вы думаете, что от того, что у Вас шестой разряд - ничего не может загореться?!" Роман, покинувший Сибирь, где жил, из-за того, что сына дразнили чёрным, Роман, оставивший три четверти состояния в прошлом в Сибири, Роман, умный и неунывающий, любитель поболтать и опрокинуть женщину - глаза выдают и язык побалтывает - этот Роман по смыслу всех слушавших в комнате уменьшался перед пышной властью пожарницы. Перед её погонами, перед её правилами. Я не радею за халатность, я воплю против нечеловечности, против нищего страха душ, которые не есть царствие Божие. Так вот все в комнате после разговора Романа с пожарницей открыто проголосовали против его поведения. А он ей сказал так весело, но - жёсткая весёлость, как играющая режущая леска: "Давайте не отвлекаться от дела. Штраф - значит штраф". Ох как взбеленилась Ольга Николаевна: она ведь была права, застав как мы с Романом сваривали два уголка и вдруг, как только она проходила - отскочил горящий флюс и ударил в коробки - они всполыхнули! И как раз в этот момент и приехала издалека пожарница: она раз в неделю приезжает допускать людей к работам повышенной пожароопасности. Она права: у нас не было огнетушителя, не было ведра с водой, ведра с песком. А мы работаем на кислородном заводе! Я подхватил картонную коробку и зачерпнул воды из бочки с водой и тремя коробками потушил всё человеческое пламя. Но она стала тут же не права. Она радовалась, что у нас горело. Она возбудилась, увидев огненную плоть нарушения. И потом - какую околесицу - но такую обычную и всегдашнюю - она несла: меня вычитывала: "Вы откуда? (из москвы) Так, а где Вы в Москве работали? (и так говорится, что я с мурашью в голосе отвечаю, будто она имеет властушку - чтобы просто позвонить на мою работу в Москве. Да она разориться звонить! А по рабочему ей не разрешат выходить на межгород! Но здесь, понурый головой, хотя я улыбался, не чувствуя вины, а лишь чувствуя человеческую недоделанность успешной капитанши) Так что Вы в москве что: с таким не сталкивались?" (то есть Ольга Николаевна пытается меня достать до самых яичек, проесть меня до дна - как ржавчина железо. Она меня хочет проучить. Хочет быть воспитательницей, выступать с профессорской трибуны, нести свою скудную мысль в мою массу. И я поддаюсь: не верю в слова, но стою без сопротивления. А приходит Роман и ставит её на место за нас двоих. А в комнате все желают замять. И не любят то, что ответил Роман). А только ведь Роман и говорит то, что все молчат. Все как съели. Все обшучивают и как от малой не коснувшейся их смерти рады, что не они отвечают и не их штрафуют. Но я возлюбил Рому за его гордость по отношению к деньгам. Такой у меня нет. Он ведь получает тысяч 7. И отдать из них - полторы: это как если бы вы получали семьдесят тысяч долларов, планировали бы их, ужимали свои нужды, а пришёл инспектор и отобрал 15 тысяч. Вы бы взвыли! А он - гордый! Я-то - разгильдяй. Я перед местным своим начальником буду только отвечать морально, а на деньги попадёт директор (пожарница сказала: для работника ИТР - до 4000). Но я говорю Роме: "я не хочу, чтобы тебя наказывали: я буду говорить, чтобы моё начальство и твой штраф заплатило." А Рома без той же гордости и с каким-то невысокомерным смирением говорит: "да не надо". Что плакать хочется.

Я почему такой храбрый - потому что по-настоящему не завишу от местного директора Владимира Михалыча - я ему делаю только хорошо: веду важную часть проекта. Но ему ведь тоже надо будет быть начальником: он меня всё же в том же, что и пожарница, ключе будет распинать. Говорить, что я уже не мальчик и проч. Тупые игрушечные слова. Но когда их произносят вышестоящие люди - поднимается в обычных людях страх. Они одной интонацией подавлены. Одним присутствием начальника их попы магнетически ползут вверх от стульев. Они уже сегодня заранее назавтра придумывают и обсуждают: чем заняться с утра, чтобы под горячую метлу не попасть: директор только с утра будет и всё узнает. И вообще: все люди РАДЫ тому, что я попал. Они не безразличны. А сожаления за меня у них нет. Это правильно. Пусть не будет. Но радость-то откуда?! Почему остаётся привитой эта школьная привычечка быть на стороне сильнейшего учителя - хоть и понося его между уроков, но в проигрышном случае - прибегая на его сторону?! Откуда эта автоматическая подлость, нечистота ощущения? Я и в себе знаю: я тоже стою на половинке быдла: мне надо думать, чтобы не оскотиниться, ведь рефлекс тянет в сторон насмешечек и шуточек: "скажи пожарнице, что отработаешь натурой. Гы Гы." Только от того, что я внутри унижающего круга - я такой хороший. А какой я буду, если тоже стану зависеть от директора? Школьники ведь зависят от классного руководителя и подсознательно целуют его задницы. Роман плюёт, не глядя на ранг и статус. У него уже есть внутри антиподличанье. Я хочу никогда тоже не бодать незаслуженного, стойко чувствовать глупость и условность множества слов, ползущих с губ с важной миной.

Магнитка
23:30
14апреля2003

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002