Николай Граник
Николай Граник E-mail

Текст
Дневник
Биография
Письма
ICQ-тексты
ICQ ICQ
На главную

2000

I II III IV V
VI VII VIII
IX X XI XII

2001

I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII

2002

I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII

2003

I II III IV V VI VII VIII
IX X XI XII

2004

I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII

23.08.2001 времени 22:08
Ксюше
Тема: When The Music's Over...


Когда смолкнет музыка, что ты будешь делать? Просто выключи свет. О чём это? Это о разбитом корыте, о Егоркиной былине. Это когда ты бредёшь по лабиринту по одной стенке, чтобы уж наверняка выйти наружу, а приходишь через большое время к ещё тёплой от тебя же стенке, к отпечаткам молодых пальцев. Что это значит? Выхода нет, спел за деньги один певец, но, поверь, мне не платят за письма, не заключают контракта на связку.

В троллейбусе Новороссийска передо мной села пожилая женщина, две её спутницы с возрастным интервалом в меньшую сторону встали около. Это пятая поездка. Но ещё с первой в уши бросился акцент аборигенок - от мала до велика они говорили в спокойной, убаюкивающей манере, как бы утешая "ну и шо? шо ж такого? бывает и пройдёт". И у меня проходило, и улыбался я им, а потом и окружению, забывая причину смуты. И две стоящие стали утешать старую, она пыталась возразить, ну, чтобы услышать больше утешения, елозя в кресле маленькой девочкой, срывая беспомощный фальцет в детский лепет, и воздавалось ей назидательным, властным говором стоящих спокойствие видения ситуации.

Я, естественно, не понял вещества проблемы. Не уступая место по старой московской привычке (сесть последним, но до конца), я впитывал южную интонацию и вечный аспект проблемы, понятный чужеязыковому иностранцу.
Сзади и сбоку вышли, стоящие сели туда и рядом и уже около меня мелькали руки сильных и писк слабой.

Южные женщины направлены на контакт. Они экстравертны, много говорят, знают все цены и сплетни, причём это не неприятно, ты наоборот хочешь подвергнуться их мягкому ультрафиолету, покрывающему тебя корочкой заботы и участия, сходящей не скоро, как загар.

("странно, он не берёт трубку" - "может, дома нет" - отвечает южанка. "это сотовый!" - ну и что, что сотовый, я же говорю, может дома никого нет!". И она права своим напором, уверенностью знания того, чему нас учили 6 лет, и уже я сомневаюсь, подгоняю под её ответ решение - может, он забыл мобилу дома...) И здесь самая бойкая, доказывая телом неправоту слабой, указуя как надо, задевает меня платьем. Тут же: "ой, молодого человека задела! Ничего? Нормально?" И внимание на меня, и уже нет горя вокруг, только секс. И ни слова, что я не уступил места, а она только что с рынка (на севере - точный вес тяжёлых сумок и никому не нужная общая стоимость купленного, с ошибкой в десятом знаке), только желание контакта. Я не могу, не привык! Защищайся, мать троих детей! Но я по-сыновьи бессилен, я улыбаюсь "ничего", я хочу иметь сейчас проблему, чтобы она порешила её, но проблема в том, что моя остановка и я выхожу.

Набродился по центральному рынку, где продавцов - две трети города, но злобы на скудную выручку нет, разве у приезжих. Тогда и мат и проклятия, но кончающиеся лишним килограммом, округлением не по правилам всегда в большую сторону.
"Почём помидоры? А огурцы? Того и того по три. А давайте за минус три рубля? Славно! А сколько пакетик стоит?" - продавец кавказской национальности говорит жене в сторону - "бир сом" - я расплываюсь в ностальгическом воспоминании, мну целый капитал в кармане сшитых мамой без выроста брюк - серый прямоугольник, единицу закромов родины, протягиваю в окошечко на уровне глаз плюс цыпочки - "одно в стаканчике", и мне насыпают стакан мелочи, ещё десять молочных радостей.

"Что смэёшься, думал, бэсплатно?" - подозревает кавказец. Я не меняюсь в лице: "кода лучше было - тогда или сейчас?", и он, поняв меня, решает давний вопрос однозначно: "канэшно тагда! эх, всё было, торговали славно, и..." Я оставляю его наедине с молодостью - без меня он бы её забыл. Душевный торг, обмен, бартер.

И даже первые обладатели мерсов в Новороссийске не такие, как в северных широтах. Вместо тёмных парадных штанов или тёмно-синих треников на оставшуюся жизнь и идиотских рубашечных узоров коричневым по чёрному они носят светлые брюки и оттеночные белому футболки "Diesel". Насколько демократичнее. Стрижка длиннее - они за волосы не хватают. Прохожу мимо опять с улыбкой - где же сотовые болтаются? А, вот они.

Съев или выпив очередной стаканчик холода, меняя руку для кровообращения, неся покупки домой, вижу, поднимая глаза снизу, инвалидную коляску, и её ведёт кто-то.

В коляске парень, одетый настолько опрятно, что вызывает не совсем уместные мысли о том, как ему это удаётся, туалет там, шнурки и так далее. Он худ, что неожиданно - ведь руками он должен вращать колёса своего дома, а руки его таковы, что в них трудно удержаться кальцию. В коленях лежит пакет с тем же рисунком, что и у меня, он обращается туловищем назад - он бы рад ехать спиной вперёд, чтоб видеть везущего, хоть это и опасно. Точнее, везущую: я узнаю в ней ту слабую троллейбусную старушку, и сейчас она снова не одна, но теперь она сильная - толкает его вперёд, не смотря на сопротивление взгляда.

Я прохожу мимо, голова вращается взглядом за ними, и я понимаю - нет в этой трагедии неполноценности её вины, она свята долготерпением, она сильна тем, что может искупить хоть одного парня в майке с надписью, ни за что, а просто так. А тот, что в коляске, искупит второго, и не ропщут они, но живут дружно в осознании своей судьбы.

И я останавливаюсь за ними. Зависть, всё белее, не может задержаться во мне, меняется стыдом за свой ропот, потом раскаянием, признанием слабости, той, что никогда не позволит сесть в коляску или встать за неё, которая не даст места ответственности за другого, которая выключит музыку и отправится в безвыходный лабиринт жизни, заметая проступающим временем былое видение в никогда не наставшей новой России.


ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002