9.5.2003. Мать, ты меня родила, и я тебя рожу

Эх мать, ты только не болей. Не болей только. Не микробничай.
Заканчивай. Давай закончим. Мы закончим и я болею, ты давай, а я
закончил. Закончил давай, а ты только не. Вот у нас в стране сейчас
как, четыре дня утра. Для меня это день, потому что все великие
деструктивные единицы общества работают по ночам. Вот я своим
существованием обманываю государство. Оно в меня свои социальные
институты, порядки и деньги вкладывает, а я ведь не отдамся
общечеловеческой банальности, потому что моё призвание это клан
отморозков. Делать тату на лбу генерального секретаря, пошевели Леонид
Ильич бровью под Кремлёвской стеной. Клавиатура для меня, как стакан
водки алкоголику. Побежал из кухни опохмеляться буквенным дождём. Было
у моего хорошего знакомого жалостливое произведение "Письмо к отцу",
так вот пора сделать письмо к матери, расширить границы сегодняшней
ночи и установить контакт меж государствами. Вот бегу и по дороге
думаю, как Хармс, что вот-то напишу и то освещу, так сказать широкий
ракурс, общая картина экзистенции, а тут приходишь и вдруг тебя что-то
останавливает, как будто ты свой талантище продул в рулетку или
потратил на понос. Дух мой остывает. Эдя не зря поставил хорошие
унитазы, чтобы все хорошо сливали своё добро. Добра, мать, мало
осталось, на всех-то не хватает. Ты знаешь, ведь и тебе мог бы я
помочь, подсказать где, багаж поднести, посуду помыть. Картины мог бы
тебе подкрасить. Ты говори, если что. Работа не сложная, у тебя ж
кисточки широкие. Могу штопать Аллану носки по рублю за шутку, мне бы
только пристроить свой талант и помогать тебе хорошо жить. А девчонки
говорят, что я врун, что мол, сплошная деструкция семейной жизни со
мной выходит. И знаешь, а ведь они не подозревают, что отсутствие
стержня в моих речах и поступках свидетельствует о глубокой
приверженности к искусству. Я знаю, ты ревнуешь мои гуманитарные
занятия к своему папочке Коле Вострикову, потому что молодость-то вашу
не сдашь как стеклотару. Твоя идея двадцатилетней давности жива в тебе
настолько сильно, что сильно ты жива! Даже твой материнский инстинкт
не останавливает смыть амбициозного сына с твоего пути. Работай над
этим, мама! И тут нету, как сейчас принято говорить в песочнице,
наездов. Тут идёт дискурс, размышления сугробного мальчика. Сугробные
мальчики - это мальчики со сладким личиком, подставляющие молодую попу
Вячеславу Зайцеву. Вот поэтому я и несерьёзен и не полезен для
промышленности. Чего не должна знать страна. Я педераст, мать, а не
инженер. Вот так простая девчонка из Новороссийска родила Буратино с
пружинками внутри и накрашенными губками. Это позор нашей семье, мама,
но что делать? Ты прячь меня от своих. Не показывай Аллану, я ему
хорошо не сделаю, дядька и и так упал с самолёта. Но поскольку я сын,
давай поговорим. Ты выращивай меня в сундуке, как бабушкины наряды,
через сто лет со мной будет интересно. Я покроюсь вековой пылью.
Амбициозность моя, она она развивается как этот самый квадратный арбуз
в коробке. Без претензий: ты недоделала меня, и я хожу как Чебурашка в
Армии. Грудь волосатая, плечи широки, а под подушкой вместе с
противогазом лежит соска. Мама, дай грудь - покушать молочка! Да ты и
так даёшь, вон как присосались все. Шесть сисек, как у свиньи на пляже
в "Ну Погоди", а всем не хватает. Хорошего всегда не хватает. Вон у
Чубайса сколько вектора Е. А электричества то и дело недодают. Не зря
мой хороший приятель Андрей Платонов это подметил, пиша свою лабуду
про паровозы и лампочки. Всё глубинное начинается с питания. Растениям
нужен этот фотосинтез. Ты же "Синтез"? Ты хоть освещала меня, когда я
был маленький, чтоб я рос? Напомни, всё позабыл. Мать, да я слежу за
базаром, ты что, я за всё отплачу. Ты меня родила, и я тебя рожу! У
меня просто сейчас настроение медлительное. Я как почвовед, думаю о
земле. Вот сегодня ко мне Игорь подходит и говорит, что Дина, наша
собака, лежит уже холодная, вот мне зачем напоминания и символы? Я
хожу весь день и словно бы человека похоронил. А в семье ни слова не
говорят. Вот думаю, это из этикета, чтобы никого не травмировать, или
ещё никто не знает? И сам хожу молчу. И зачем мне эта Дина, холодная у
забора лежит? Как я с ней спать буду? Хожу и думаю, почему её
закапывать Илья будет с Эдей, а не я. Ведь надо вставать на ноги. Эдя
кусок мяса пожарил, я мимо проходил, съел, как Барсик. А не проходил
бы, так тоже мог холодный с Диной в углу лежать. Нет, это я конечно,
на жалость давлю. Конечно я бы выжил, питаясь батонами, но Эдя
протянет гораздо больше, потому что он пивком лакирует. А пивко, оно
для спокойствия лет знаешь как годится!

Пятиутровый Сын.
9 мая.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002