Там где я был молодым

Там где я был молодым, тихо лезет твёрдый дым, из сознательного крана вытекает как награда. Там где двадцать восемь лет, есть жена и бог котлет, измеряя расстоянье мама думает, что нет. Все невесты в белом платье из подмножества немногих, чьи томленья так похожи, что чихают как одно, образуя делу время, полуйчай потехи час, и на свадембном похмелье не играй в ботинках джаз. Почесав за горизонт, сразу вспомнил - это зонт. И в назначенное время всех дождливых тучерей я задвинул сентябрём. В мокром тазе восемь рук изучали, где паук, и на каждой из ладоней был укус от его зуб. Я живу не слишком страшно, запивая утором краску, соскребая из картин. Вызывает лишь опаску тот Кубический Кретин. Мне Малевич всё равно, я же инженер давно. Но не все пришли к нам гости посмотреть рентгено - чувста. Малолетние пираньи здесь снуют туда сюда, и за рыбьей чешуёй, как хвостом за них лежащий, расплываясь в водоём, менструальный дух теплящий. В каждой рыбе от кота пролезает духота, наигравшись в кошки-мышки, селдь спит, помня о всевышнем. Чей-то в прошлом майский жук предаёт своих подруг, надевая утром галстук из отсутствующих рук. Всем известен носорог, вместо носа огурец, телевизор бело-белый не покажет снега чёрным, по утрам дыша в стакане ищет астму кто-то маме. Удивительны диженья моего больного пенья, посидите три часа у компьютера оса. И вашем глазе полосатые полосы, сердцебиения экрана, порвут на пальме два банана, потому что он один. На живут здесь все четыре, отвечаю Э четыре, только ходят по квартире из количества большей. Ровно двадцать особей. Я к камину утром спать, там сидят и смотрят в губы молодые дуродубы. Я на кухню пить чайку, у стола сидит Шойгу. Я спускаюсь в погребок, потемнеть где сразу толк, там за чёрной простынёй простывает чей-то ой. Я из маминой из спальни прокрадусь под умывальник, но и там уже заря, чистит зубы звуком кря. Я ложуся на диван, брат мой достаёт баян. Там где только подмели, я на лестницу иду, в полумраке собираю кинокадры Амели. Я снуюсь и здесь и там, всюду с горем пополам, залезает ко мне в сердце нужный богу жизни хлам. В холодильнике не место, там уже сидит невеста, я бегу тогда под стол, протирают шваброй пол. Я в кастрюлю для еды, но её края полны, и для супа не хватает мне вакансий быть сырьём, мясорубку уважая, не хочу сегодня днём. Новогодние шары хорошы без слова мы, помещаешься на ёлку как игрушечный медведь. Повиси согнувши лапы, научись ещё реветь. Валентина Толкунова снова молча просит слова, заточив свою косу. Инвентарный безостаток залежал гробы зимой. Смерть не ходит с топором, ожидая инструмент. Отмечая новый год, ты становишься урод. Мама Карло без пальто - это лошадь в решете. Бродя меж кирпичей дома, ищу я точку, в которую нужно глазом уколоть. Каждый занят своим делом, обездалиая смысл. Ну а мне сегодня Ницше почесал две ягодицы. Бог бездельников Филон задаёт неверный тон, принимает внутрь очно, он двойной одеколон. На моей сетчатке быт проецирует лишь стыд. Не вари свои сосиски на моей комфорке слишком. В ванну, как буря в стакане, опустился парень с непокрытой головой. И голоую женщину положил на себя, как таковой. Мадонна с младенцем заперла интима дерцу. Через запертую дверь излучается скважина. Через неё увидишь, что важно. Жизнь нелегка от токарного станка. Долго дую в бублигум, тяжелевший, как плюмбум, и взрываюсь, как хлопушка, прибавляя дому дум. В мысли каждый человек увеличивает грех, и вися грецким орехом, разорвётся гулким эхом. Эти части курам насмех посчитают энтропию, потому что Авагадро человек из кинокадров.

Долго смотрит в телескоп с колокольни чёрный поп. Заворачивает к дубу чей-то Пушкин, как подруга. Иглы сосен на пейзаже раздаются в диалоге, и заграбливая даже самолётные берлоги. Блюдце озера, голос Озерова, программа Время, снег не вовремя, всё из семьдесят седьмого. И Джо Дассен томбе ля леже, как Фаберже лежит на пляже. Мне пять лет или меньше даже. Для каждой точки пейзажа находится место, крокодил не ловится, кто-то с работы уволился, кто-то катит в гору баллон с гордой надписью гелий-наполеон. Гений друг человека. Гений придумал неон. Гений сын бога Ры, упавший из озоновой дыры. Приземлился удобно, гробом ловили годы жизни, обращённые к солнцу цифрой ноль. Походя по этажам, обнаружил резонанс, Леонардо ренессанс. Мне сейчас противогаз нужен половину раз. Затаившись в доме, быт, уменьшает кругозор. Я насосом удлиняю площадь комнат и простор. Но людей пожалуй много, какждый дишит через слово и зависимость Шеннона обретает суть и вес. Где искать противовес? Наглотавшись к ночи чая, я ищу зимою мая, и бисквит ломая тонкий, Мандельштама вспоминаю. В ноги валенки одев, мой сугроб ищу, как лев. Жарко в Африке зимой, если рядом кто-то свой. Закрываю уши шапкой, тихо к швабре прижимаюсь, эстетично формируясь, эмбриона покажа. Я ложусь в своём сугробе, соответстуя погоде. Минус двадцать, это в моде. Мне не нужен их бутик, ведь у нас свои показы, мысль ясна? Тогда утих.

Кузьма Востриков,
3-4 января 2003 года,
22:20 - 0:29, Красково.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002