На главную
Литературный биг-бенд
страница автора

1. ЛЮБАЯ ЖИЗНЬ

Работал в книжном охранником. Рабочий день он жил в зале сразу за турникетом. Писклявый турникет орал на каждого, кто, не размагнитив книгу, то есть не оплатив, воровато выносил её и уже вожделенно устремлялся к подветривающей двери. Но охранник плотно вырастал поперёк и, вместо видящего насквозь турникета, рассматривал лицо. Человек мог и не быть виноват. Просто предыдущий сбой не убрал внутреннего по?ля с книги, а турникет был слишком исполнительным, чтобы верить, что покупатель честный, хотя турникет и воспринимал порядочность: был предусмотрен такой детектор. Но этот сенсор всегда работал на попя?тках у волевого грубого датчика, который не вдавался в иные, кроме общих, сигналы. Охранник, работая в таком коллективе (мужику - 50 лет в отставке), набирался принятых здесь норм и проявлял свои. Он с деланной нестрогостью и предупредительностью, хотя с неприязнью внутренней, но глубоко скрываемой, останавливал покупателя, который запищал при проходе и великанными руками, способными на зимнюю возделку земли, на орыхление таких! просторов, брал руками в два пальца чек и смотрел, насыщенно проводя эту минуту жизни. Если бы все книги магазина вынесли, навряд ли где-то по малейшему соседству хоть одна занавесочка колыхнулась с узором на кухне. Никакого сквозняка, Арина Фёдоровна сама всё заклеила. Но охранник исполнял свой долг перед жизнью. Он должен был что-то отдавать, чтобы пристроенно идти по ней и не чувствовать своей ненужности. За той стороной турникета проходило его время. Он не мог отлучаться от поста дальше вот этих двух стеллажей, но там были атласы мироустройства москвича, жигулей и опеля. Их у него не было. Дальше стояли детективы под мягкой коркой и львы толсты?е в увесистых переплётах. Но он не мог отлучиться чуть туда, потому что злоумышленник тут же пронес бы книгу на уровне плеч, и низкий турникет не сработал бы, коротышка. Как несчастный висел на охраннике серый свитер, немного похожий на охранника внутри. Охранник как-то добежал до 50летней отметки, но с несильно ему мешающим скарбом. Так что он спокойно пошёл и проявлял нужность ненужную ежедневно. Он был спокоен.

Будет воля - объясните ему, что застенок магазина - не обреченность и микроповторяет то, что за стенами. Та страна, а вот та ложь.. но объяснения никакие охранник ни от кого не взял бы. Слишком плитоподобный опыт был им пройден над собой. Если бы он заглянул в ручей, он бы точно увидел только себя, только себя изученного и тем самым - законченного. Отражение хоть сразу можно было вешать на доску почёта бессомненности. То, где он работал прежде и сейчас - и составляло его день за днём как китайскую несдвигаемую стену. Охранник, обшагивая два на два метра, не мог думать о нужности. Это было бы слишком больно признать обратное. Спасенье было в покорном погружении в данность. Спокойном переживании своего поката к исходу. Он упрямо (прямо видно, если прочертить траекторию его жизни светом: то видно, как она бессомненна и растеряна). Но очнуться в этом не было возможностей. Его положили в так устроенную коробку Земли, и он бы, не задумываясь, принял, что мир имеет форму плоскости. Не его это дело ставить сомнения к встречаемому. Четыре? Четыре! Дважды два. И зря студент, поднаторевший в наблюдательности, окрестил его "бессмысленным папашей". Поищем твой, сынок, смысл через столетие двух лет.

Охраннику не было, правда, интересно: что там делается в книгах. Вся его причастность к жизни происходила до двадцати раз на дню - с подозрительно пикнувшими покупателями. Плюс - перерыв на обед, за которым, в общем-то, продолжалось беспорядочное молчание, как в зале, только - со словами и в подсобке. Гладкий стол, свет на нём. Чайник подходит к точке. Хотя тут кое-когда наступала уединённость с ощущениями. Ты вроде не на виду: не надо зыркать по рукам и спинам покупателей, но вроде ты и с людьми, и две девчонки-консультанты перебивают друг друга словами; и охранник чувствовал лёгкую неутомительную свободу, когда мог на виду у них поблуждать вдруг глазами в пару?: это сам организм его не выдерживал и в расслабленных катакомбах костей и органов находил лазейку бывшим, давно отбывшим чувствам. И безосновательно, как щенок, уверенно упиралось в грудь чувство того, что всё получится. Охранник замыкал глаза и улыбался чуть-чуть: ещё инстинктивные мышцы помнили где он, а не где он ощущал вернувшееся чувство, и сердце разбухало до верха сквозь приземистый потолок.

И так ощущение полностью исчезало и не приводило к важному решению, на которое он ни разу так и не отважился: Послать каждую из встречаемых вещей к её матери. Отмежеваться от зала. Отгородиться и развиваться в своём внутреннем машинном отделении: без связи с клептоманами, сигнализацией, контрольными проверками, а такое - бывало: Начальник магазина переодевался в не себя и пытался содрать магнитную марку из книги, или пронести вместе с расколдованными на кассе книгами одну краденую. Но охранник знал своё место под солнцем. Он, может, не мог выразить, но исполнял что надо - как надо. Какой-то отблеск жизни пророждался тогда в нём. Он был нужен, его включили в карусель. И чем ловчее и лживее был воришка, тем более ему был обязан охранник. Грабитель приходил с благой вестью: Ты нужен. Тронь меня! Я несу жизнь на твою землю. И охранник встрепётывался и причащался.

Но в будние часы он ходил, скукожив плечи, и смотрел на книги, как на внутреннее содержание своей жизни. Смена ассортимента ничуть его не смутила. Он не жалел, как девчонки, что перешли на продукты. Но в этот момент он охраняет книги от кражи. Утром дома он не успевал подумать или заметить чего либо отличного, что его бы воодушевило на день. Так вчера весь день он ходил по залу, а это - такая каша, которую, раз приняв, уже плохо начинаешь соображать, что она - не единственная. Вечером он возвращался домой, проходил по блестящей слякоти мимо иллюминированной ватными лампочками витрины кафе. Шёл - как не в своей жизни, словно проскакивал чужую освещённую прихожую, чтобы поскорее заново скрыться от ликующих по своим поводам людей. Его сюда словно не взяли. И он не сетовал, его время прошло. Оно ещё оставалось зачем-то, но не ему судить. Дано - значит дано. Как огромный клуб выкатился из двери пар, и в нём смеялись, запахиваясь, ребята. У охранника это всё осталось за спиной. Он устал: целый день на ногах, и целая жизнь на ногах и сколько ещё работать - неизвестно. Ничего ведь не говорят. Пока держат. Значит подхожу пока.

В конце работы охранник оделся в нетопленое пальто, потёр рукой руку от пробравшей прохлады. Он посмотрел, как на предстоящую, улицу через стеклянную дверь. Ещё открыл её и пошёл туда же, где ему было нечего делать.

23:07-00:26(1:00)
15-16ноября2002

2.

по соседству будем жить: ты - держись.
за забором - и малина и жизнь.
только если наползает туман,
сразу видно всё в сомнении нам,
а хотя чего не верить: вот же я,
только, видишь: ты не видишь меня,
а раз так то давай не дружить
и по самой отдельности жить.
я найду себе получше кота,
помечтай, что хоть малина сладка.
нет её: только я лишь везде,
но туман пробежал по губе,
и кусает комар: не видать,
и не лезь на забор под кровать:
я сергея получше найду,
друг уйдёт, как и жизнь, я умру

1:01-1:19 16ноября2002

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002