|
|
Вас там и не ждали.
Вы - только проблеск аккуратности упаковки.
Зачем помогать бедным без бедности?…
Однажды утром мне показалось, что мы уже третью неделю работаем в погрузочном цеху и нас никто не замечает. Усатый, двадцать лет уже сержант, небритыми, помутнёнными щёлками поглядывал на то, как мы передвигаем ящики - один за одним. Бесчисленность ящиков давно уже стала равна маслянистости его глаз. Мы для него означали одно и то же существо, раз в полгода сменявшее маску. Ящики в погрузочном цеху тоже давно уже не менялись и текли неторопливым и могучим, как Волга, потоком. Поначалу меня интересовало содержимое этих ящиков, затем наступил стокгольмский синдром - будучи заложником своих грузов, я стал потакать им в их прихотях и быть солидарным в каждом движении их трёхмерности.
Распаковка происходила в другом цеху. Мы лишь переносили ящики из грузовиков, а потом грузили их на тележки. Грузовики приходили всегда в одно и то же, определённое для каждого из них время. Грузовики пыхтели о своём. Грузовики слегка отдавали тленностью своей долговечности. Из водителей грузовиков мне запомнился больше всего скорее не какой-то один, определённый, а общий тип, который жил в каждом из них. Каждый день наблюдая лишь бесконечное приближение бесконечной дороги, они, шаг за шагом, приближали свою смерть. В детстве каждый из них заблудился в предположении о том, что от собственного "я" можно убежать простым, но постоянным перемещением в пространстве. Разочарование приходило не сразу, а постепенно, с годами. Разочарование входило в их жизнь так медленно, что незаметно сделалось нормой и даже призраком счастья. Они уже не хотели поисков, романтики, дороги. Они хотели только продолжать свои возвратно-поступательные движения, оправдывая своё существование мнимостью необходимости. От собственного "я" они не сбежали, они просто сделали его продолговатым, как 24-х метровый трейлер.
Когда я жил в городе, мне казалось, что жизнь в другом месте может быть только по суровой необходимости. Я думал, что миллионы инако-жителей атакуют моё счастье пользоваться горячей водой и унифицированной планировкой квартиры и когда я вырасту, я непременно должен буду это счастье защищать. Опорно-двигательный аппарат этого несколько аутичного мировозрения несколько пошатнулся, когда, проходя мимо помойки, я до смерти испугался бедного, ни в чём не повинного, не желавшего произвести такой фурор, бомжа. Его нога застряла между помойным баком и стеной и в тот момент, когда я проходил мимо, он совершил очередную попытку выбраться. Эта попытка вставила в моё сознание страх с той стороны, которая отличает неживую природу от живой. Первое, что я подумал тогда, это почему мы так боимся наличия мёртвого в том, что считаем живым и живого в том, что считаем мёртвым. Вот в чём состоит давно не найденный критерий отличия живого от мёртвого! Затем естественной природой пришло понимание о том, что этому бомжу совсем не хочется вылезать из помойки, ему даже нет нужды вынимать свою ногу из капкана. А теперь я смотрю на усатого сержанта и проникаюсь катастрофической необходимостью именно этих щёлочек-яблочек-глаз, этих, порожних своей опостылостью ежеутреннего бритья, щёк. Необходимостью для вселенской гармонии, для того, чтобы я сейчас, опустив руки для того, чтобы поднять очередной ящик, задержался на секунду, разглядывая это оплывшее от груза десятков тысяч прошедших через его руки солдат лицо. Я люблю его.
Прибитый рядом листик-календарик, с гвоздём во лбу уродины порнухи,
С подтёком от винтовки и фонарик… На всё глядит юнец широкоухий.
Его терзают злобья и сомненья, в его руках - приклад отцовой кости,
В его рассказах - зыбь и сновиденья, его страданья - только тонкий мостик.
Есть мостик от тетради до винтовки, есть мальчик, есть зелёный лес вчерашний,
Есть садик карточный, есть крики и обновки, есть суп - такой наваристый, домашний,
Вчерашний или завтрашний - не помню, тогдашний или тамошний - не знаю,
Как только просыпаюсь кирпичами, я будто всё на свете забываю…
И снова газ на кухне не забуду, и снова электричка - ровно в восемь,
И снова он навеет мне простуду, и снова мы войска не перебросим.
Так будет раз от раза и не будет, мы будем и стоять, и продолжаться,
Молекулы стремятся снова в люди, а люди продолжают искупать(ся)…
|
ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА © 2002 | |
|
|
|