30 августа 2002 года

Как за два дня до рождения ты стыкуешь время, пытаясь свыкнуться с новой цифрой, которую часто через два дня забываешь и обманываешь паспортистку, и сам не веришь в собственное имя числительное, которое является твоим наподобие рубашки, но в то же время не наденешь, так и сегодня, проснувшись от включения дисплея сотового телефона, я нашёл цифры 30.08.02, где самая значащая, первая, увеличилась за ночь, я почувствовал наступление осени, как четверти одного из тех периодов, что, замыкаясь, символизируют смерть. Осень это старость и слякоть жизни, и если первые её моменты ещё приятны первой пенсией, принесённой на дом, то её расцвет означает закат человеческих усилий по стремлению жить. Мне захотелось услышать песню со словами-посвящением концу августа, и я подошёл к своему аудиоархиву, совершенно забытому за годы нашествия mp3. И первый бокс кассет оказался нужным, и искомая кассета была отмотана на начало нужной песни, то есть я не терял времени и двигался между капелек трения, и услышал "смотри как август падает с яблонь, это жатва, это сентябрь..." и вспомнил, что песня написана на гибель одного друга. Август - это апогей развития года, как скорости в перигее трамплина, дальше можно либо лететь, либо падать, и те, кто примут осень, пока падают.

И дальше, подтверждением осени, мирская суетливо-безысходная жизнь, например, в метро, где я читал чёрный томик не-библии, и подо мной никак не мог заснуть то ли грузин, то ли армянин, в общем, понятно. И на подъезде к марксистской я аккуратно сложил чтение и повернулся к выходу, давая понять, что выхожу. И он, так и не проснувшись, встал и так же дал понять, что он выходит, и это нормально, когда на станции подряд выходят несколько человек, но он зачем-то стал мне объяснять дополнительно, что это его станция, начал так легонько, потом всё сильнее, толкать меня всем телом, как мешок без сахара, лежащий на пути и мешающий проходу, отдельно я почувствовал действия рук в районе поясницы и даже коленей в их собственной области, но я не стал реагировать на его действия, постепенно раздражаясь от глупости таких бесполезных поступков, но успокаиваясь от прикосновений другого человека, первых за день, говорящих, что я не один увижу осень. Наконец, он нашёл у себя во рту язык и спросил так безлично "выходите?" То есть я своим неделанием проявил в мире одну необходимую социальную функцию - вежливости, до которой человеку, раскрывшему рот по направлению к другому, полшага.

Или альбомы Хелуфа Бидструпа, карикатуриста, востребованного СССССр по причине злободневных совпадающих идеологически рисунков. Он пишет "почему меня так полюбили в союзе?" А я отвечаю ему, тебя полюбили за то же, за что солженицына в америке, и от этого клейма, неважно в какую сторону, избавиться очень трудно, словно ты арендован или взят напрокат, тебя используют в идеологических играх, за которые можно цепляться и которыми можно жить, а в долгой твоей жизни они заинтересованы; но есть и были другие примеры, как есть и другое в творчестве, которое подавлено и утоплено беглым и корыстным взглядом, например, бидструпово умение передать в беглом шарже, наброске эмоциональное состояние человека, и я не знаю, делал ли он что-либо ещё кроме карикатур, но главное - в союзе его приняли не за это. Например, картинка - шикарный автомобиль, открытый верх, оскал радиатора, и штук пять - шесть женщин в нижнем белье на дверцах, капоте, багажнике и рядом с автомобилем. Нарисованы они грубо, чёрным бельём, чтобы подчеркнуть отвращение к тому, что зовётся "блядством" и "рекламой", о чём повествует надпись под картинкой (принято было объяснять значение рисунка, так как он постоянно выбивался из навязываемого содержания, и надпись переводила его в рецессивный признак пары "visio-verbo"). И не успел я оценить всю пошлость таких вот рисунков, их плакатность и назидательность, как увидел копию карикатуры на рабочем столе компьютера сослуживца. Отличия состояли в преобладании белой цветовой гаммы, в марке машины и в фотографичности окруживших её женщин, но самая главная разница, хотя рисунки и были одинаково омерзительны, состояла в том, что бидструп призывал осудить, а фотошоп - оправдать происходящее. И как в первом случае женщины были старыми, подкрашенными, с порванными колготами в сетку (за которыми потом гонялись в стране), так и во втором - к тонким девушкам были приделаны крылья в полтора метра, то есть почти в рост. И не смотря на такую внушительную идеологическую разницу, я не захотел ни в такой рай, ни в такой ад, потому что они были одним целым, совершенно чуждым мне, принимающим разную окраску, форму, но не меняющим главного - своего безжизненного понимания мира, настолько причинно-следственного, что в нём можно вдыхать только белую картинку, а выплёвывать чёрную, такого мира, в котором никак не может наступить осень.

Ощущение осени-2002 в ожидании, как наводнение загнало тебя на остров и ты ждёшь спасательной шлюпки. Рушатся отношения, компании, и вроде всё прежнее, знакомое и повторяющееся, но между нами протянули чёрную ленточку, и мне не кажется, что я только о себе, но озвучиваю происходящее. И не так часто мы встречаемся, но даже эти минуты не могут вернуть беззаботность института, мы не знаем, что нам друг с другом делать. Паша не может написать спектакль, кузьма играет в халф-лайф, антона заебала работа, я теряю в себе их образы, да и они не очень-то их находят. Всем необходимы силы и перемены в себе, но слишком запущено и замалчиваемо было наше общение, настолько, что не осталось у нас радости, и это началось не вчера и даже не год назад, и продолжится неизвестно сколько, всё будет зависеть от отъезда кузьмы - тогда мы поймём, нужны друг другу или нет. Мы не можем понять другого 1977, потому что это было как бы "не нужно", мы отказались от своих семей, от юношеских компаний, в которых все лавинообразно и по очереди находят счастье или успокоение в семейной жизни, но не смогли сохранить самих себя. И может быть что-то останется, но это будет не наша четвёрка, не этот запоздалый сайт, оправданием которого может быть только "продукт", действие, которого всё больше нет и всё меньше. Я не знаю, может быть, остальные давно воспринимают так наше общение, и я один такой разочаровывающийся, может быть они настолько уверенны в себе, что спокойно могут находиться одни и подталкивают и меня к этому, но я же вижу смущение паши, раздражённость кузьмы, растерянность антона и свою слабость. И я бы с радостью принял мнение, что главное - это то, что мы делаем, что выше всего на свете стоит Бог реализации, но последние дни и месяцы показывают, что эти боги у нас разные в своём основании, что лучшая реализация сосуществования двоих мужчин - это николай и эдуард - далеко не идеальная и тоже не достижима. Предательства этого бога никто не может допустить в себе, особенно паша и кузьма, ведь они их острее чувствуют, паша - своего литературного, кузя - своего известного богов, и хотя проявления их трений пока очень безобидные, мой бог всеединства ломает руку в мольбах за уже никогда не осуществимое. Кузьма говорил, что у нас нет проблем для нахождения тем, мы как бы открыты, но почему мы тогда всё чаще молчим? Почему проще промолчать? Потому что ничего не изменится. Почему общежитие, то есть более тесный контакт, рождает в нас лишь претензии и непонимания, вопросы? Почему взялась мода произносить за глаза претензии к человеку, причём с видом знатока, давно прошедшего заморочку обсуждаемого, произносить настолько безапелляционно, как бы даже не осуждая, а констатируя с высоты своего знания жизни, что лучше бы этому человеку этого и не слышать. Преобладает концепция "кто круче", она, безусловно, идёт из красково, но под влияние попадают все. Дух соревнования выиграл у дружбы. Нам элементарно не хватает ОБЩЕГО, мы перестали доверять друг другу, и если раньше это было не принципиал ьн о за нашей молодостью и жаждой жизни, то сейчас в отсутствие сил и ограниченности ресурсов это всё заметнее. И паша может говорить, что он решил эту проблему, что все эти вопросы ничто для взрослых людей, но я скажу, что там те же самые проблемы, во многом не решённые раньше, тогда почему я не могу сказать этого всего паше, а он не может то же самое сказать мне? И кузма может говорить, что всё это ему не интересно, что надо думать о вечности, как соске своего бога, тогда почему ему всё чаще приходится обзванивать друзей, чтобы они приехали в чудо-дом? Я не говорю про творчество, я говорю про отношения, с которыми у нас у всех есть проблема, если, конечно, кто-то это признает, и с которыми, признаю я, что-то надо делать или не надо, так как люди взрослые и заскорузлые, и вполне могут обойтись без этих коммунальных отношений. Обман в том, что наше знакомство началось именно с доверия, идущего мимо "продуктивности", и теперь нам как бы стыдно менять отношения на сухо-деловые, но приходится, а может ничего не получится, ведь прошлое довлеет с не меньшей силой, чем будущее. И как хорошо, что наступает осень, именно в её три жёлтых месяца мы приблизимся к разгадке нашего сосуществования. Просто надо быть мягче и откровеннее, что возможно с той же долей принципиальности в эту осень.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002