17-18 ноября 2002. Отсвет болезни

Помня об открытии дуализма, я всегда знал, что заболевания делают людей более здоровыми. Идея парных противоположных понятий ощущается физиологически, когда произносят "А", называя форму части мира, то из этого логически следует "не-А", как дополнение до целого. В этом одном ощущении сознания зашита вся тайна мира, распадаясь на форму (законы логики, причинно-следственные связи, стремление ниспадающего смысла, материя, смерть, конечность и определённость) и содержание (соборность, стремление к восхождению, единству, ощущение ЦЕЛОГО, Бога) оно применимо к любому проявлению бытия, как линейка в школьном кабинете труда. Проезжая на машине шумахера Антона по стандартному пути Выхино-Красково, заезжая и смакуя выбор кондитерских изделий, я приложился отвлечённым представлением философии к окружающим предметам, и переходящий дорогу в последний пьяный путь пешеход вдруг смотрел на меня трезвыми воскресшими глазами, полными октановых слёз. Свет вывески "женское бельё" переходил в соседний "мужского костюма", и все вместе в темноту просвета (протьму) между домами. Само моё дыхание разогретым тольяттинским пластиком выталкивало меня в открытый космос, и я оказывался ПОД земным кубом, в салоне с Ксюшей на переднем сиденьи, у которой накануне выдрали коренной зуб.

Она заболевала постепенно, как наступает закат в наших широтах души, мучаясь нарастанием боли до клещей стоматолога и после них. Если вначале болела десна неправильного ориентированного в пространстве зуба, то после стала болеть вся щека от попавшей или бывшей латентно инфекции. Но это анамнез одной шестой части человека, а остальные пять ехали в машине и не знали о будущем. На футбольное утро их с Николаем не оказалось на поле, и после, на завтра, стало известно - боль усилилась до приёмного отделения первой градской больницы. То есть моё тёплое с борщом настоящее наехало колесом на наше прошлое, как бы вырванный зуб отношений перестал болеть, но по окончании действия заморозки я почувствовал его отсутствие, как будто в классе, где ты шумишь больше всех и не слышишь входа учительницы, внезапно наступает тишина. Я почувствовал необходимость "поддержать" Ксюшу, и это очень тонкий момент подобных нашим отношений, когда ничего не связывает людей, кроме... Нет, не памяти прошлого, иначе бы оно болело невырванной, оставшейся костью в горле. Не стремления забыть нанесённые обоюдно увечья, иначе мешали бы шторки глаз. Не желания довыяснить, дорассказать, добавить, вообще не "до", а всё только "после". Совершенно другое.

Давно уже я замечал в себе особенность, что не могу провести половую идентификацию ощущению родства, того чувства, что шепчет посмертную историю отношений, продолжения жизни. Если верно, что разделение на мужчин и женщин лишь частность нашего уникального мира, что тот самый дуализм трёхмерности принял именно такую форму лишь однажды, то отрицание этой термопары даёт ненулевой результат, наличие вечной памяти чувств, но в ином базисе. И когда земные, длящиеся и путаные отношения, с другом или подругой, заходят в тупик, прекращаются, становятся свёрнутым окошком у ног рабочего стола, теряются из видимости, тогда срабатывает датчик вечности, показывая тебе оставшееся после плотных перипетий значение отношения. Одного отношения, ведь оно совсем обязательно односторонне, как направление движения электронов, и когда я чувствую радость, глубокую метафизическую причастность к возникшему вновь человеку, оправданность его существования, я совсем могу не уметь выразить это в слове или деле, но чувство его соответствия мне и наоборот остаётся со мной навсегда. Там действует принцип суперпозиции - каждый независимо может испытывать притяжение к любому, и ничто не нарушается перекрёстными ссылками. Основа этого отношения - внеполовая, не секс, не ложь, не видео. Но некая общность проходимого пути, дополняемость, и отнюдь не равновеликая или схоже покрашенная, но как разнокалиберные детальки, из которых всех можно смастерить шестисотый. Только одну машинку и только эту. Поэтому отношения на земле напоминают свидание в двух тюрьмах, поставленных рядом.

И более всего я знаю, что восчувствуемый во мне образ совершенно не соответствует прототипу, и, как давно и всем известно, не может соответствовать, являясь лишь вынужденным приближением, экстраполяцией реальности, и что меньшее из зол - не бояться приблизить представление к самому себе, сознательно разрушая его и всякий раз выстраивая заново. Более того, чувство тайного родства остаётся неизменным во мне, проецируясь на частные отношения, и в некоторой степени определяя их. Так и Ксюша, расставленная вдалеке, то насовсем исчезает при невыясненных и неинтересных обстоятельствах, то всплакнёт внутри себя, и тогда мелькает сквозь частокол окружения проблеск родственного, мелькает слишком далеко, будучи предназначенным не для этой жизни, и слишком слабо, чтобы быть уверенным в сохранности ощущения, но достаточно для того, чтобы без сомнений поехать в больничную далёкую палату первой градской.

Мы поехали втроём с Николаем и Наташей, и должны были разделиться на мальчиков и девочек, чего требовал капризный внутренний мир всех героев, поступающих по принципу "так будет лучше". И мы вышли на Октябрьской концевой, найдя не теряемый поимённый мужской контакт. Тогда я почувствовал, что Ксюша внутри меня тянет за собой и Николая, и нежно придержал увечную размашистую дверь, а Николай в благодарность помог выбрать цветочную микрофлору. Мы руководителями "умелых пищеводов" обходили частые от буквы "М" магазины, окаймляющие прямолинейный лабиринт нашего путешествия. Святой источник Бонаквы бьёт отовсюду, мы начали путь по Ленинскому. И постепенно, по мере продвижения, цивилизация раздающих от внутренней теплоты листовки людей постепенно гасла за нашими спинами, мы углублялись в собственное одиночество, отточенное целью достижения; теперь было только три стороны света, лево - река, непроходимая и опасная глубина, сырость и скорость течения, смертоносные двусторонние снаряды, болотные рядовые огни, право - частокол прутьев, дремучий лес колонн, неприметные тёмные болотца, привидения прошлого, перед - конечная цель, почва под ногами, неслучайный попутчик, без пеньков-пирожков - слишком несказочно на душе, словно попал в реальность сказки. И холодный коричневый ветер, бьёт, сбивает с мыслей, шагает навстречу устремлениям, и поддакивает, кивая, темноте. В человеческих единицах весь путь длиной в две троллейбусные, проплывающие Хароном, остановки, или в пару километров умещается в одной киловечности, продёргиваемой от холода сквозь мозг с закрученным на конце откусанной нити узелком, больно ударяющим в затылок.

Ещё в машине, зная, куда направляется полсалона, сама собой прозвучала тема болезни. Все и каждый вспомнили истории, произошедшие или с ним лично или с товарищами частно, фантазия страха заводила нас в смежные, более откровенные темы. Я понял причину - мы бессознательно отгоняли от Ксюши болезнь, как бы дразня её дракончика солнечным зайчиком, заставляя повышать температуру уже на пятерых. Мы были согласны потерпеть зубокрушение, раздуться воздушным шариком, ходить в отверзнутых тапочках и пижаме. Всегда по факту искажения светлого Божьего мира возникает подобная атмосфера сопереживания, выражаемая, и это естественно, в жёстких и неколебимых канонических историях болезни. И это выражает, говорит о стремлении человека к единению, даже если он увлекается и за своими прошлыми болезнями забывает болезнь настоящую, говорит о его душевном выздоравливающем здоровье, дробящем концентрацию заболевания Ксюши.

Мы вошли в лес, свернув на тропинку, где стояла сразу дюжина пронумерованных избушек, мы пошли между ними и огни реки полностью скрыли нас от фотонов. Мы передвигались на ощупь памяти Николая, мы видели голую стену около з апавшей листьями лужи, от неё пахло сыростью места. Видели неуверенный свет приглашавших на ампутированные пироги корпусов. Мы с трудом отыскали легкость нахождения нужного здания и подошли к пропасти, ведущей внутрь. Вход непременно через подвал, где половина его продолжения отгорожена решёткой, за которой наступает совсем призрачное царство хранения болезни. Но Ксюша лежала на последнем этаже, счастливом цифрой семь, и была ближе к небу наподобие оставленной с голодом кошки. Мы несли утоление, долго плутая по лифту и чужим палатам, пока не нашли нужную дверь. У нас не было дороги назад.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002