23 декабря 2002 года

Мне вчера нужно было в посёлок правдинский.

Я вышел на станции Пушкино около одиннадцати вечера, замёрзшим и без подарка на день рождения. Поняв, что не потяну на оригинальность среди неработающих магазинов и заиндевевшего ПАЗика в Ивантеевку, я купил бутылку и коробку. Надо было брать частника, но я направился к группе "водил", целенаправленно ожидавших меня.

- Глядя в твои глаза (всё последующее - с кавказским темпераментным акцентом), отвезу тебя за 150 рублей!

В принципе я думал о ста, поэтому неумело встал в позу торговца, то есть вынул из кармана заранее приготовленные сто двадцать с мелочью, рассыпал их на ладони и сделал вид, что "вот набирается из того, что есть". Не то, чтобы я хотел их разорить! Просто в неромантичных ситуациях ты по встроенной привычке "жмёшь" каждую копейку. И если, например, в кафе "зен" можно оставить 400 рублей за какую-то фигню со специями (нет, конечно, вкусно, но за двести рублей ожидаешь от чашечки дымящегося глинтвейна полной сознательности, что вот сейчас сама божественная Сома поговорит с тобой, или что стакан изнутри будет в три раза объёмнее, чем снаружи) и в принципе не жалуешься даже самому себе на подкачанных мальчиков за стойкой, кричащих через весь зал вполне по общепитовски "глинтвейн возьмите!", то на входе в метро необходимо возмутиться подорожанием жетона на два рубля. Тут дело в добровольности - когда ты приходишь в кафе, тебе кажется, что ты создал этот мир сам, что всё тут вращается для тебя, ты как бы покупаешь фотообои рая, что, конечно же, дороже любых денег, ты обладаешь мнимой свободой проводимого времени, к тебе подойдут, улыбнутся и поправят причёсочку. А когда тебя прижмут в метро, как массу, зажмут между решёток в загоне, тогда ты пытаешься отвоевать себе кусочек самости. А деньги - они дырочка воздействия министерства социальной политики на тебя, а значит, и твоего обратного чувства справедливости - тоже. Вот я и сидел в разукрашенном кафе, угадывал ведущих МТВ за соседними столиками и любовался официанткой Женей, словно её груди выросли для меня одного.

А частный извоз - тот же общественный транспорт, значит, надо не уступить ни грамма рублей.

- А что, с другими глазами - дешевле везёшь?

- Что ты! Намного дороже!

- Тут 140 наберётся, - я проваливал вступительный на актёрский.

- Ну-у, начинаэтса! - протянул кавказец, но я стерпел его догадливость, не видя в нём человека. - Да ты на мотор посмотри! - и он вполоборота протянул обе руки к девятке. Я терпеливо молчал, видя экономическим взглядом, что спрос ниже предложения.

- Повезёшь за 140? - он обратился к напарнику.

- За 140? - сказал напарник так презрительно, словно эту сумму выделили на его похороны, - что я, сам вези! - он стоял в замёрзшей позе торговца ёлочными игрушками, подобрав иголочки кверху.

- Поехали! - реально махнув рукой отрубил кавказец и запихнул нас в салон совершенно другой машины. И только я успел отряхнуть ноги от приставшего настила, - Я тебе так скажу: вот ты мне сто сорок дашь, сэкономишь на мне, а я тебя всё равно повезу! Это тот за 10 рублей удавится, а я - человек! Знаешь, сколько мне достанется от 140? Половина! Остальные - бригадиру, да на бензин 30. Вот и посчитай! Предположим - ты мне полтинник дал, да рейсов таких немного, в день набирается двести. В месяц это шесть тысяч - и это нормально? Я тебе так скажу - нас тут было 23 машины! А теперь только шесть, потому что каждый подойдёт и спросит "почему так дорого?" А ты мне скажи, а что не дорого? Раньше я бы сам отвёз за сто, за восемьдесят, а сейчас бензин станет 17 рублей! "Что так дорого!" Вот у тебя квартира есть? Вот сколько ты платил год назад? 400, да? А сейчас 900! "Что так дорого!" Ты в магазин пришёл - колбаса 83 рубля! О-о-о! (выпучил глаза и наклонился к рулю) "что так дорого!" Но я же человек - если нет у тебя - садись, так отвезу!

И мне, державшему остальное во внутреннем кармане, реально стало стыдно. Я понимал, что частник довёз бы за меньше ста, но мой водитель негодовал и мерил литры относительно своей цены, как в Липецке картошка всегда будет дешевле столичной, но не поедешь же никуда и выбираешь из доступного. Я уже думал, как бы незаметнее достать недостающийся полтинник, я был готов стерпеть позор провального выступления, поэтому спросил, как бы, и на самом деле, переводя отношения из частных в личные:

- А что самому-то не ездить? Без бригадира?

- Ты что самому?! Я там стою - ты ко мне вышел тёпленький, готовый, мы знаем, где искать друг друга, сел - поехал. А здесь я буду мотаться туда-сюда, бензин жечь! Вот подходят впервые - видят, нерусский! А-а, не поедем! А потом сами запрыгивают! Парня вёз - говорит, кошелёк забыл, я ему - садись всё равно! - и назавтра он сам садится и вдвойне платит! Это же русские люди! Ты назови мне хоть один день, когда я кому-нибудь не помог! И я уже понимал свою ошибку. Он смог так рассказать мне о специфике своей отрасли, что соглашение с ним означало принятие не его точки зрения, но некоей общей и правдивой. И мы въехали в Правду. Я достал из кармана два стольника и протянул ему. Он покосился на бумагу и, отвернувшись, пробурчал "не возьму". Тогда я, немного подстраиваясь под его открытость, но немного бравурно, сказал:

- Вот понимаешь, мир вокруг давит на нас, и кажется, что отовсюду исходит опасность, вот и экономишь на всём. А когда ты вот так ко мне, с душой, понимаешь, хочется ответить тем же! Бери! Сейчас номер запомню - буду искать потом.

И положил деньги на торпеду. Он пробурчал "спасибо" и пожал мне руку, а я вышел на мороз в тепло человеческих отношений.
---

Я купил камеру "с рук" - за дёшево, и, конечно, с дефектом, который пытался выправить своими силами - не получилось. Ощущаю, что снова в погоне за зайцами мне достался самый тощий. Просто в последние 15 минут на часовой кассете проявляется брак, не прописывается звук и идёт мозаикой изображение. Тогда, при покупке, этот барыга (есть такая национальность) внушил отвращение, и я уже знал, что беру несовершенную вещь, но в тот момент мной овладел романтический порыв, что образ вещи гораздо ценнее её работоспособности, содержимого. Я настолько хотел заполучить камеру, что она могла бы быть из цельного куска мрамора, как из-под бороды старика Хоттабыча, я бы не заметил этого. И даже сейчас, вертя в руках обломки мечты, приспосабливаясь к дефекту, пытаясь выдать его внутри себя за спецэффект, я не чувствую совершённой ошибки, потому что научился на ней. Неужели я не хотел оскорбить барыгу, увидел в нём больше человеческого, чем в нём вообще не было? Неужели мерить людей по их же критериям, как в вавилонской башне? Нет, я просто очень люблю кино.
---

Тенгиз Абуладзе. "Древо желания", 1976. Музей кино

Недавно по "культуре" прошла документальная передача про А. и этот самый фильм. Но принципиально ненавидя люминофор экрана я, не зная, дождался повтора на большом. Зал отвели маленький, а можно было ещё меньше, человек на двадцать, что пришли на сеанс. Меня это немного смутило, я вспомнил, какими эпитетами награждал журналист Тенгиза, и решил, что тот заслужил большего. Потом я понял справедливость посещаемости. На Дзигу Вертова в тот же зал пришло человек шесть, и заслуженная работница искусств, порвав мой билет, сказала "а что вы хотите? не Антониони!"

Фильм мне понравился. конечно. Но, моё любимое но!

"Древо" снято без ведома госкино, и может быть это не первый такой фильм, но, как мне кажется, первый из тех, что потом становились почти культовыми, то есть совмещали авторство и широкую известность. Идея, в принципе, вечна, как слово "см ер ть", и становится понятна очень скоро после начала - жертвоприношение на земле. Вестничество как податливость материи. Отдача ЗДЕСЬ для воздаяния ТАМ. Отсюда многие "вечные" вопросы вытекают, но если описать структурально - оправдание спуска вниз и цена этого спуска. Но мне показалось, а впоследствии подтвердилось, что идея эта промодулирована у А. тем временем, в котором он существовал. Конечно, это будет всегда, это как одежда на голое тело, это - как и сам кинематограф - преходящая форма существования откровения. И если режиссёр начинает мыслить в 70-е годы в СССр, он подчинён тому застою в культурной жизни, в апогее которого зачали меня, отставанию страны в художественной мировой гонке. И разгон феномена требует человеческого топлива, той жертвы, о которой и снимался фильм. То есть я различил причину и повод: несовершенство земли и политика партии.

Вот визуальным рядом напомнил Феллини! Ряд персонажей распадается по фильму цепочкой, каждый характер показан посредством перфоманса, эстетической оболочки. Герои существуют на земле как продолжение своих действий - и это единственное, что держит их здесь и привлекло режиссёра, это - равнодействующая между их внутренним ощущением и внешней материей. Но! Если Феллини развивает эти образы, доводит их до абсурда, отрывает от контекста существования, превращая их в естественных спутников картины, то у А. они несут дополнительную нагрузку. Абуладзе поляризует их этически. Герои, причём без исключения внутри своей касты, живут изгоями "нормальной грузинской деревни", и олицетворяют "настоящую жизнь духа". Это грубо. Назидательно. Сейчас уже так не нужно, сейчас мы можем понять это на примере одного героя, а остальным назначить свои прерывания.

Здесь меня поразила общность темы с Тарковским тех же 70-х. В основном, "сталкер" и немного "соляриса". Совпадение из разряда "строгое соответствие" - поиск того, что внутри, вовне, естественное ненахождение этого, понимание оправданности исключительно внутреннего поиска и ответственности перед внешним миром уже из себя. Это - вечная тема, но, помноженная на специфику социализма, врывается отдельным направлением кинематографа в тома искусствоведов. Теперь: именно стадиальность, принадлежность задачам ТОГО ВРЕМЕНИ ровно в той же степени отнимает достижения тех фильмов у ЭТОГО ВРЕМЕНИ. А у смутно предчувствуемого понятия "вечности" время нелинейно.

Главная линия - внешне нормальная героиня Софико Чиаурели. Мне, конечно, нравятся брюнетки, и в грузии нет других, но это красота, достающая вытянутой вверх ладошкой до потолка неба. Если юродивые герои фильма вызывают улыбку режиссёра, наполнены маленькими нелепостями национального юмора, то красота Чиаурели держит всю серьёзность картины. И я не сомневаюсь, что именно она будет принесена в жертву, как самое ценное на съёмочной площадке. Её выдают замуж не по любви, она изменяет нелюбви с любовью, что карается инертными земными законами, и погибает. Всё. Казалось бы - совершенная драматическая структура вкупе с талантом режиссёра и откровенно сумасшедшей работой оператора (я немел и стонал 24 раза в секунду от полноты предлагаемых стоп-кадров) должны сделать картину совершенством! И так оно и было! Но совершенство не может пройти! Время расщепило плёнку фильма, к сожалению, на прошлое и настоящее. А по другому не могло быть.

На месте казни героини вырастает дерево - красивое с небывалыми цветами, и закадровый голос сообщает нам: "...выросло дерево. кто его посадил - никто не знает. откуда приходит на землю красота - кто знает?" И я чувствую, как сахарный леденец во рту разгерметизирует маленькую центральную капсулу с просроченным вареньем. Послевкусие сладкого - кисло. Или, когда Чиаурели выходит из церкви, один кричит "Деву Марию распяли!" А по фильму её зовут Марис. Тогда я сначала не понимаю, зачем мне объяснять вещи своими именами, а потом понимаю, что риск быть непонятым в то время значил для режиссёра больше, чем риск быть непринятым сегодня. Это даже не сознательный, но просто - выбор, который либо А либо Б. Это - единственный минус фильма, который с самого начала рассыпан по не очень глубокому изображению героев, а в конце откровенно переходящий в проповедь на чужой территории кинематографа. Концентрат не пьют, особенно когда прочитают состав. Необходимы другие приёмы, хотя бы - отсутствие объяснений, потому что уровень картины очень высок.

Но! Я понимаю, что ворчу не по главному делу. Что мне, пускаемому в музей кино открыто, гораздо лучше, чем советскому грузину, пусть даже и гуляющему с Феллини по красной площади. И если я позволяю себе говорить, что мне что-то не нравится, то только после того, как я полностью оправдал в себе творчество Тенгиза Абуладзе и почтил его память.
---

Вообще, настоятельная потребность художника совместить свой дар с проповедью названа существующей Д. Андреевым и подмечена им особенно в русской культуре. Как свойство соборной устремлённости души (как это я понимаю). Гоголь и Толстой, как классические примеры. Набоков осудил Гоголя, пожалел его, но кто из них правее? То же и в 20-м веке (Абуладзе), то же и во мне. Все неудачи связаны, как мне кажется, с несуществующей пока формой совмещения этих призваний. Монашество не может быть донесённым до мирян, слишком высокая стена псевдоцивилизации вокруг. Одно идёт в ущерб другому. Кто-то даже открыто противопоставляет эти два видения мира. То есть как вариант - полное разделение проявлений. Или ты делаешь то, или это, с возможными в будущем проблемами соединения даже внутри, не то, чтобы вовне. Я пока не могу отказаться от ощущения прямого текста, иголочек социума, слишком божественное всё вокруг! Но и делать попытки кровосмешения - глупо, слишком мало сил и понимания феноменов, поэтому - отдельная статья того же Марата Хайруллина о ситуации в стране.

Вопрос в том, какое влияние имеют эти две, казалось бы несвязанные темы. Но, как показала история, огромное воздействие, причём именно политики на искусство. Речь идёт о чём-то надстоящем надо всем, сущности России, её непредставимого вопроса "быть или не быть". И в политике, и в искусстве можно принести жертву, направленную на одно и то же. Конечно, по совершенно разным, и даже непохожим законам, но можно. Я не претендую в своей робости ни на что, кроме ощущения по прочтении статьи, как будто меня везут на операцию с вероятностью успеха 30%.

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002