мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

21марта2002. ПРИЧАСТНОСТЬ К МИГУ

Одна из причин, опускающих руки. Идея, скажем, рассказа приходит ярко и широко как хлопнувшие окном солнце и ветер. Ты едешь в автобусе, ты на работе. Перед глазами окно и всё, что кроме него. И вдруг миг езды, само твоё здесь пребывательство ощущается как нечто значительное. По крайней мере ощущение приходит настолько сильное и явное, что надо очень умудриться, чтобы не дать ему первого места на олимпиаде проходящей недели. Ощущение правильности не оставляет тебя и ты, исполненный свободой (мельница слов заворачивает жернова с лёгкостью стробоскопа), ясно, как без тумана, знаешь что это будет за рассказ. Из крохи ощущения как из бактерии лезут чумные нити на все шесть сторон. Ты можешь и так понять проблеск глазированного асфальта между надгробиями гаражей, и так. И ничто тебя не смущает. И точное, уже действовавшее не раз знание того, что такое ощущение, конечно, не может совладать с твоими радостями. Разум беспомощно ловит руками воду разорванной плотины, напоминая об иссякаемости. Но пока достаточно потенциальной энергии, вода буде рваться вниз к своему исполнению.

Важно тут же в этот же день завершить рассказ. Написать его решётку. От начала до конца. Заселять птичек можно и позднее, когда сбудется предсказанное разумом: прервётся нить ощущения. Назавтра ты подходишь к себе, а тебя уже нет на вчерашнем месте. Земля отползла на 30км в секунду. И тут ты начинаешь биться в ругательствах, что так беспечно вчера слёг спать, что отложил "дочувствовать" на завтра. А завтра не взошло. Солнце объелось винограда и небо засеялось тучами. И ты думаешь: может ты один такой несчастный, что ощущение может так быстро от тебя отбиться? Или, напрягшись, ты вернёшься в пройденную слепую лужу взглядом? И в этом и есть то, что называется "работа"? Т.е. сидеть и воскрешать. Как реставратор капает, капает труд на штукатурку с ладонью Джотто. Но думаешь: а ведь ты напрягаешься, когда садишься, т.е. ты потом втягиваешься в прошедшее, может втянуть, что и не заметишь: клавиши ли это или педали водителя, вёзшего мимо, но сначала ты напрягаешься, т.е. ты не зачинаешь в удовольствии, как должно ребёнка.

И вот я не могу воспроизвести бывшего очевидным, но не озвученного сложения чувств, наблюдения, воспоминания, желания той женщины, чего-то, что напомнило стрекозу. И рассказ тогда получается не тем, что ты прожил. И он даже может быть замечательным, но ты сам с собой тоскуешь, что упустил первый, самый первый вздох ребёнка, не отдал его наблюдению пол-своей-жизни. Надо сидеть и смотреть и вслушиваться в рвущиеся сопельки и хрипотцу. И так от первого "хочу" до последнего "не хочу!" ("молока" и "умирать"). Оба крика обращены в будущее, сложенное от нас в стоящий вечным ребром веер. Подхожу, заглядываю, раскрываю складки. И всё открытое уже не запрятать за искось неведанного. И чем дальше я отхожу от того, того любимого места (улица? книга? концерт?), тем оно становится бездетальней и жальче. Вся острота памяти уходит на довоображения скончавшегося мгновения. Сегодня умер мой преподаватель с кафедры. 60 лет. Он пил. На салфетке у меня записано несколько его выражений, которые я, пыхая смехом, кропал под столом, пока на празднике в университете он чуть заплетал свою речь. И всё, что он сможет теперь точно воспроизвести - эти синие на белом строчки. Жизнь, получилось, что прекратилась уже в тот день, когда я спрятал салфетку во внутренний карман.

(может ли метафора разъяснить самому себе то, что недекларированно ощущается?)

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002