мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

ИЗ ДНЕВНИКА СТУДЕНТА

Литературное, да и любое искусство не заключено в нескольких тысячах картин, романов, фуг, симфоний. Оно всегда вокруг тебя и внутри. И стоит лишь внимательно приглядеться к парче ряски на реке, и увидишь, что она набрана из миллионов крохотных листиков, размером не больше глаза севшей на неё стрекозы. Ты видишь мозаичность мира и трогаешь пальчиком водяную зелень. Несколько листочков прилипает к пальцу, но глазок в подводный мир тихо и быстро затягивается и некуда уже вставить этот "паззл", зелено переливающийся на солнце каплями воды. Поднеси кончик пальца к глазам и смотри на искусство природы, на её пейзажи, сонеты, сонаты. Каждая терция времени заполнена музыкой, лишь прислушайся и раскрой нотную тетрадь на прописях. Пиши и вслушивайся. Это-искусство. Оно-везде.

Вечером с Юриком мы должны были идти в Консерваторию на концерт скрипичной музыки.
-Будут играть Вивальди, Шнитке и ещё каких-то неизвестных. Один-то ли Штокгаузен, то ли ещё как,-сказал я. Музыка, если перед ней не поспать или хотя бы не отдохнуть, приводила мои мысли в горизонтальное положение, и нередко первое отделение я боролся с сонным киванием головы, и лишь после антракта, умывшись и очнувшись, я слушал продолжение более трезво. В тот день дома у меня были мамины гости и моя послеобеденная предмузыкальная сиеста была похерена.

Позвонив Юрику, я договорился с ним перед концертом сходить на выставку Рене Магритт, что породила хвостатую очередь, зябнувшую на ноябрьском холоде и завернувшую за угол пушкинского музея. Увидев хвост, Юрик предложил, по его словам "навеянное настроением природы", мероприятие. Да, он предложил выпить.

-Эх, погода классная,-сказал Юрик.
-Да,-ответил я.
-Настроение такое, чтобы как раз. А?-сказал Юрик.
-Ну, не знаю,-ответил я.
-Пойдём в рюмочную напротив Консерватории,-сказал Юрик.
-Ну, Юрик,-сказал я.
-Ну, ладно тебе. У нас ещё четыре часа. Два раза протрезветь успеем,-сказал Юрик.
-Не успеем,-подумал я. И мы пошли.

По дороге разговоры имели. Самые разнообразные. И если дискуссии наши шли по неведомым или заросшим дорожкам, то улицы которыми мы шли, составляли строгую сеть лабиринтов с Рюмочной на выходе. И мы не заблудились. По пути, зайдя в музыкальный магазин, я купил компактный диск Майкла Наймана за 45 рублей (это-не меркантильная скрупулезность, а выраженная в деньгах боль душевная, но об этом-после. Ждите). Рюмочная была зашорена. Жалюзи хором прикрыли все свои горизонтальные глаза. Что же делать? Надо ведь искать другое место. А то и в музей не сходили и не выпили. Сколько несправедливостей за полчаса. А ещё надо успеть протрезветь. На Большой Никитской довольно много было баров, но мы как-то стеснялись туда заходить (такое человечески-денежное стеснение). Но удача повернулась к нам вывеской "Кафе "Оладьи".

-Зайдём,-сказал я. Да. Всё, за ради чего Рене Магритт остался без нашего внимания, было здесь: Праздничная, Смирновская и так далее. Но далее было не нужно. Взяв по 50 Смирновской и порцию оладьев с клубничным сиропом на двоих, мы сели за столик.
-Эх, змей-искуситель,-укорял я Юрика.
-Ну ладно тебе, Паша. Нормально. У нас ещё три часа впереди. Успеем протрезветь,-сказал Юрик. Выпили. Ух-х-х. Гадость какая. Быстрее оладушка. Ах. Фу ты.
-Надо ещё,-сказал Юрик,-По 150 как минимум надо.
-Как максимум,-не согласился я.
-Ну ладно тебе,-протянул Юрик. И мы взяли ещё по 50 и один чай с одним лимоном на двоих. Вторая была менее гадостная, но опять спасались пухлыми оладьями (к этому моменту их оставалось полтора от прежних трёх). Обсудив надвигающиеся ранние сумерки и историю человечества, мы пошли и взяли ещё два по 50.
-Брали бы бутылку сразу,-по-доброму сказала невысокая пухленькая продавщица.
-Да мы так. Нам хватит. Мы растягиваем. Мы больше не будем.
-Да, не будете! Один тут недавно тоже не был. Так набрался, что вышатался из кафе, наткнулся на машину с шофёром, сказал: "Домой" и отключился.
-Нет, мы не такие,-ответил я, забирая стаканы с водкой.

До концерта оставалось полтора часа, и, допив чай, мы вышли на улицу.

Мир принял необычный вид. Я сказал, что чувствую себя, как в сказке про дудочку и кувшинчик: когда у девочки был кувшинчик, но на поляне она не видела ягод. Тогда появился волшебник и дал ей дудочку в обмен на кувшинчик. Заиграла девочка на дудочке. Поднялись листики травы, и выступили ягоды. Только класть ей их было некуда. Тогда она быстро поменялась обратно с волшебником, но листики поникли, и горшок остался пуст. Так и я увидел мир, выглянувший из-под век травы, но кувшинчик с чернилами был недоступен, а когда трезвый ты пытаешься написать об этом, то ягод-то и не видишь. И страницы пусты и желудок бурчит. Но я знаю способ, как исправить это. Нет, не думайте, я не убью волшебника. Просто я наклонюсь к земле и увижу и запою,-Одну ягодку беру, на другую-смотрю, третью-примечаю, а четвёртая-мерещится.

К концу сказки мы с Юриком решили залакировать сделанное дело пивом. В ярком кафельном магазине, стоя у одноногого неустойчивого столика, мы выпили по две бутылки пива, между которыми сбегали в подворотню и внесли свой вклад в дело международного круговращения воды в природе. После второй бутылки пива мы опять вышли на улицу и пытались найти недавно отмеченную подворотню, но дома качались, менялись арками и запутали нас. Каким-то образом мы очутились у какого-то театра. Там собралась молодёжь и толпилась на холодной улице. Напротив театра была какая-то церковь. По-моему католическая. Мне так показалось по виду. Нам с Юриком вроде что-то не понравилось в распорядке дня церкви, и, зайдя за её тёмно-кирпичный угол, мы выплеснули всё своё негодование на её стену. Там же, во дворе церкви, мы стали орать какие-то песни (смутно помню) и кувыркаться на пушистом снегу. Став белыми и посмотрев на часы, мы осознали, что ещё пару оборотов секундной стрелки, и скрипки заиграют без нашего протрезвевшего участия. Мы заспешили на концерт, но нас окликнули две оставшиеся от толпы девушки,

-У Вас всё в порядке?
-Да,-ответили мы. Девушки, как выяснилось, пришли на спектакль. Мы сказали, что идём на Шнитке.
О!-сказали девушки.
-Давайте обменяемся билетами,-предложил я. Нет, мы не обменялись. Но телефон одной мы взяли. Оля. И гелевой ручкой я записал на обложке диска Майкла Наймана её телефон. Юрик записал его ещё куда-то и обижался, что номер спросил он, а достался он обоим. Девушки ушли, а мы побежали в Консерваторию, благо-в правильном направлении, а то при нашем усердии мы могли помножить своё опоздание на бег в неправильную сторону.
Да, мы успели. Сели поближе в партере на чужие места, пустовавшие одно за другим с краю ряда. Справа от меня оказалась по-моему... Нет, смутно. Глаза. Нос. Тёмные волосы. Пиджак и юбка цвета солнечно-песочного. Я оборачивался к Юрику и жестикулировал в её сторону. Всё это конечно в дымке. На сцене шла музыка. Телеманн сменял Вивальди. А я решил... Да какое там-решил. Стал, в общем, на соседку голову класть. На плечо к ней. Но не грубо, а мягко. Сонно медленно я клонился набок, закрыв глаза и, чувствуя, что она отодвигается, вытягивал шею, лишь бы коснуться ухом её плеча. Прикосновение... и сцена моего пробуждения: я встряхиваюсь, сажусь прямо. А потом-снова, закрыв глаза, кренюсь в её сторону. Юрик рассказывал, что он еле сдерживал смех, наблюдая наивность моего приставания. В одно из моих затяжных наклонений к плечу девушки закончилась очередная композиция. Я встрепенулся, захлопал в ладоши и крикнул,-Браво!-Первый раз в жизни. Очень громко. Первое отделение закончилось как-то быстро.

Мы с Юриком пошли и купили на двоих. Нет. Не подумайте. Мы купили стакан чая. Очень пакостного на вкус и цвета концентрированно й мочи, что выказывало потуги на лимонность. Неожиданно в буфете мы увидели мою соседку с плечом и двух её подружек: очкастую двухкосичную зануду и более вроде бы взрослую девушку, отягощённую знанием примерно 17-тилетней жизни. Эта отягощённая сказала мне, когда я присел между ней и очкариком,

-У Вас какие-то проблемы?
-No problems!-ответил я на пьяном английском. И далее мы с Юриком обращались ко всем трём девушкам почему-то на английском. На столе лежала сумочка в виде небольшого выпотрошенного зайца с молнией для удаления зеркальца.
-Rabbit,-сказал я.
-Net! Sobaka. Dog,-тыкал пальцем Юрик. Я мучительно вспоминал имя Bugs Bunny, но в голове крутилось лишь "Rabbit", и я игрался с заячьей сумочкой, рассказывая как зайцы прыгают. Потом я переключился на кока-колу и чай, которые пили очкарик и плечевая девушка.
-Can I tell with your tea?-спрашивал я. И так далее мы ломались с Юриком до неожиданно скорого звонка.
Во втором отделении интересная девушка поменялась местами с очковой. Думала мне всё равно. Нет! Я-ценитель прекрасного! Я разборчив! Мне нравится Шнитке. Главное, чтобы не вытошнило. Но вроде ничего. Второе отделение было более интересным и запомнилось как-то резче. Наступало обещанное Юриком протрезвление. Играли Шнитке Quasi una sonata. Юрик сказал, что произведение было интересное. Он как-то более меня проникся. А может ему только так показалось. Когда основная программа закончилась, очкарка и приметная девушка вскочили и ринулись к выходу под аплодисменты зала. Юрик схватил интересную девушку за рыжую полу пиджака и сказал,-Девушка, постойте!- Но она не постояла. Дёрнулась, и Папагено упустил птичку. Я с огорчением пожал плечами. Не судьба. Но когда "на бис" заиграли Телеманна, девушки вернулись, и хотя мест в зале пустовало уже много, они прошли на мой ряд и сели на отведённые билетом и судьбой места. Больше Юрик не упустил случая. Оркестр доиграл. Девушки ушли и Юрик ринулся за ними,-Ручку дай.

-Оставил в пальто,-ответил я. Он скоро вернулся в пустеющий зал и рассказал. Зовут Алла. Очкастая говорит,-Что Вам угодно? А Юрик так вежливо,-Извините, но я не с Вами разговариваю,-и наступает на подругу.
-Половина телефона-как у общего нашего знакомого. А первые три цифры- как у Пушкина,-талдычил Юрик.
-371?-спрашиваю. Юрик уклончиво,-Ну, нет. Жалко ему, что бегал, узнавал, а я возьму и позвоню. Зато я притрагивался к ней ухом и разговаривал с её чаем.
-Может 317?-говорю я.
-Ну, не знаю,-жмётся Юрик. К утру он и правда не знал. И перебирал все пушкинские вариации. А может Пушкин ему в тот вечер померещился, и германовские аллюзии-лишь туман, вившийся над лаковой рекой сознания.
Вышли на улицу. Эх, хорошо! С двумя девушками познакомились. Для меня это-вообще почти впервые. Опустившись под Манежную площадь, мы с Юриком выпили. Нет. Мы выпили один на двоих стакан кваса. Quasi una Kvas. Гадкий на вкус и с запахом пива, что особенно отвратительно. Выбравшись из-под земли, мы пошли в метро. В лабиринте кафельных стен мы недолго шли, как вдруг по перпендикулярному рукаву прошли четыре девушки.

-Девушки, куда нам идти?-спросили мы.
-А куда Вам надо?
-В метро.-
-Идите за нами.
Мы, конечно, пошли, и девушки, обученные правилам арифметики и уличного этикета, разбились по парам и пошли с нами. С Юриком-две повыше и побойчее. А со мной-две пониже. Одной из которых (Катя. Телефон-на проездном билете) я зачем-то сказал, что мы из Питера и не знаем, как доехать до Исакииевского собора.
-У нас,-говорю-в Питере нет кольцевой линии. А у Вас вон какое кольцо.
Катя рассказала, что они с подругами были в театре.
-А мы-ходили в Консерваторию.
Это её удивило и удивлённый телефон её капля за каплей вытек из моей ручки. И она с подругами уехала. Одна из высоких девушек записала, как сказал Юрик "на конечности", то есть на руке, его телефон, так как своего не имела. А с Катей мы пойдём в Пушкинский на Сезанна. Я хотел сказать об этом Юрику, но в вагоне метро, в котором мы поехали домой, были девушки. Несколько. Штуки четыре только напротив нас. По две с обеих сторон длинной скамейки.

-Вот эти,-говорит Юрик-на тебя запали. Конечно, я был в офицерском обмундировании, весь в орденах, медалях, в вельветовых штанах, в эполетах, в берете...Что же так трясёт. Лишь бы не вытошнило. Юрик, выходя из вагона на своей станции, добавил, что другая парочка тоже к нам приглядывается. Они были, похоже, самые взрослые изо всех увиденных сегодня. Одна-с голубыми глазами, гладкими волосами, а подруга её-полненькая, на голове-карее каре. Голубоглазая смотрела на меня. Я-на неё. И меня понесло. Я перестроил все известные мне мины: от выражающей нежность до злобы или страха. И всё это при полном моём молчании и под присмотром добродушного вагона. Рядом со мной сидел парень и улыбался вместе с ними. Я подумал, что это-их друг, а ещё хуже-муж, по крайней мере, одной из девушек. Но пальцы их были в обыкновенных девичьих колечках, и я успокоился. И разошёлся. Я кричал. Они пугались. Я говорю,-Разве так пугаются? Вот как надо!-и показывал испуг. Они смеялись. -Как Вы смеётесь? Вот как надо. И показывал. Добродушного вида парень рядом со мной вполне соответствовал своему имиджу и улыбался подвыпившей улыбкой. Я накинулся на него,-Так! Что такое? Конкурент! Не потерплю! Сейчас убью тебя. Выкину из вагона. Расчленю! Девушки ахали и заливались.

Мы вышли на какой-то станции, где парень тихо ретировался. А я взял телефон у голубоглазой. Лена. Она мне говорит,-Прыгни на рельсы (злая шуточка).

-Нет,-отвечаю-я уже прыгал. Вот видишь: у меня дырочку прожгло. Больше не хочу.
Мы садимся в поезд и едем в обратную сторону. Я ору, бегаю по вагону, душу голубоглазую, читаю ей стихи. Её подруга мне говорит,-Как Вы думаете меня зовут? Я (довольно серьёзно),-Ольга,-вспомнив первое на сегодня знакомство. Нет,-говорит. -Ира, Света. -Нет,-отвечает и тут же-А что бы вы сказали, если бы меня звали Диана? Я убит,-Не знаю. Ну, интересное имя (только не для такой коровы как ты,-думаю). Опять пересели и поехали в другую сторону. Я достал диск Майкла Наймана и стал хвалиться, хотя, понятно, что с таким же успехом некрофилу можно требовать ответной страсти от трупа. И тут Лена берёт и кладёт диск за пазуху. Следите за её рукой. Оп! И нет Майкла по фамилии Найман. Отдайте,-без особой надежды говорю я. Не раздевать же её.

-Отдайте, там записан телефон моей двоюродной сестры. Я должен ей позвонить.
Но двери на одной прекрасной станции открываются, девушки выходят, я-за ними. Что-то говорю им, а они-ноги в руки и бежать. Я конечно не погнался. Тихо вышел на улицу. Никого. Лишь трое охранников порядка. Уехала Лена. Уехал Майкл Найман. Уехала с ними и Оля, записанная на диске. Телефон Лены назавтра оказался подделкой. Было грустно и жалко пластинки. Но эти "прожжённые", по определению Юрика, девицы-лишь миф. Их нет. А меня ждёт Катя у автопортрета Сезанна. Завтра в три.

23:15-2:15
15-16 ноября 98

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002