мальчик шёл по тротуару, а потом его не стало

ПУТЕШЕСТВИЕ ГЛАЗА
(стр.21-22)

(торт умер)

здравствуйте, а сегодня мы испечём с вами тили-тесто. Этот радужный материал выстелет всю вашу последующую жизнь

_____________________________________________________________________________
всё было радостно-радостно! Свет – в окна – в честь именинницы! Ведь мама у нас одна! Хотелось щипать её и трогать: такая она красивая! Мама бегала без наряда: в тапочках и дурацкой футболке. Она спешила и делала глупости: заметила дырочку на футболке и села её зашивать. Но тут же бросила. Я серьёзно нарезал хлеб и смотрел потом гордый, как его будут есть гости. Пробежала мама: она носилась, не чувствуя праздника. Мы подарили ей нарисованную картину, она быстро её повесила и побежала к странным запахам на кухню. Ощущений было больше, чем событий и дел. Даже стало слишком, что открыли балконную дверь, и в комнату навалилось ещё больше солнца. Мама выдавила большим шприцом крем на торт, мы торчали вокруг. Мы мешали, конечно, но радовали, что так возбуждены и ждём. Мама даже не могла всего от нас принять: когда я подбежал и стал сильно её целовать, она этого испугалась. Она бегала с последними тарелками. Гости помогут стащить в комнату стулья, мы все сядем за стол. Поев, мы убежим от взрослых и начнём играть, и будет очень тепло от солнца, и даже ветер будет прогретым и поэтому не опасным: он дует иногда с улицы. Мы свесились из окна и смотрим, слушаем, и пахнет всем двором. Там блестят разные лужи, там стоят огромные деревья, там очень красиво быть.
Но сначала надо пить чай. И не иначе как мы бежим есть мамин торт. Она его сделала, мы смотрели: как он делался. Мы запрыгнули на стулья, помня: где чьё место. Мама раздала торт по тарелкам. Все получили одинаково огромные треугольные куски на больших блюдцах. Ели и приговаривали. Кто-то от уважения к маме поперхнулся. Звякал чай о края чашек и блюдец. Мама глубоко глотала крепкий чай и смотрела на всех. Ещё – мы гуляли со взрослыми. И пили чай ещё раз. А чуть только повечерело, как всем погрустнелось. И уже не хотелось, чтобы праздник был, потому что он завершается. Гости встали и ушли и, выходя, вели себя шумно: они выпили. Мама села, устав от целого дня.
Потом она опять много ходила, снимая посуду. И тут я увидел, как мама подошла к тому месту, о котором забыла с утра. Я увидел, что она вспомнила: что она тут наделала. Она крикнула, мы сбежались. Помню: мама сидела на определённом стуле, и смогу его указать. Вниз свисала лампа с потолка. Мама помучилась и сказала: – Ребята, я запекла в торт иголку. – Помолчала. Очнулась и спросила: – Вы все ели торт? – Мы все ели. – Вы не чувствуете боли в животе? – Мы почувствовали, что немного болит. – Давайте один по одному наклоняйтесь, руками достаньте до мысков и смотрите: не будет колоть? Нет резкой боли? – Мы по очереди наклонялись: очень страшно и медленно каждый сгибался, чтобы не напороться. Все выпрямились, ни у кого не болело, но мама не успокоилась. Ведь ещё были гости. А у них такое спросить нельзя. Мы стали за ними следить.

Мама сходила, просветила нас рентгеном, но игла могла стоять ровно вдоль ребра, а облучать в следующий раз можно лишь через полгода, чтобы сделать снимок в профиль, но за это время игла может встать опять вдоль рентгена. И мама перестала нас таскать, когда это поняла. Ночью она тихо-тихо подходила к нам, задирала одеяла и майки и щупала животы, надев на пальцы тёплые напёрстки (их, наверное, надо держать во рту, чтобы согреть).
Мы подсчитали, что на дне рождения было очень много людей, и две взрослые девочки оттуда уже забеременели. Мне было больно смотреть на их новые животы, потому что – где игла – было так и не известно.
Потом вроде всё успокоилось. Потом один мальчик умер. Мама не могла верить в рассказ про машину и мокрый асфальт. Да и мы подумали о том же. Потом у нашего дяди умер его брат, и он уехал к нему в нижний Тагил. Вернулся и купил маленькую видеокамеру. Стал ездить по всем своим родственникам, чтобы зачем-то снимать их на память, а нам – говорил: – Уже брата не увижу. Пока остальные ещё живы, сниму их на камеру. Самую дешёвую купил, какая была, но хоть что-то останется на память. – Он нам показывал съёмку того, как он ездил ко второму брату в Троицк, и, действительно – изображение и звук были минимально возможными: пятно-брат отворачивается к пятну-озеру, и треск-брат слышен в треск-ветре. Но дядя светился, когда показывал даже такие нелепые кадры, а нам не было интересно. Я не очень понимал 1) самого дядю ведь никто не снимал: у нас было только несколько старых его фотографий 2) кому после него будут нужны эти плывущие голоса? Второй брат дяди тоже умер.
Дома стали ходить всё более мо́лча. Мы видели, как мама мучалась. Когда никого не было рядом, я иногда подглядывал, как она сворачивается на кровати и сильно мнёт, сдавливает живот – часами, пока я стоял и подсматривал. Было так больно смотреть. Я прокрался к ней и сказал: – Мама, а у тебя нет иглы в животе? – Мама сказала: – Да, она – там. Но я боюсь: вдруг и вам досталось!? Будьте аккуратны, мои ребята.
Мама стала очень строга, потому что могла всегда умереть и говорила нам только самые важные слова, стала очень хорошо нас понимать и любить. Я называл маму кощеем – она смеялась. И потихоньку ничего не случалось, и проходили годы.

Мы выросли, а мама состарилась и всё меньше дышала на улице: в основном – в квартире. По выходным мы все приходили к ней и выносили маму гулять на поднятых руках. Мы стали такими сильными, что мама доставала рукой ветки деревьев и потом нюхала свои пальцы: как от них пахнет зеленью. По будням мы звонили маме каждый день, говоря: – Ты нам нужна. – На живот мама не жаловалась, но когда я подсмотрел за ней, то понял, что она – скрывает: она скрючивалась на кровати и плакала от бессилия и неотступной старости. И мы, как ни улыбались для неё, что ни делали, не могли ничего исправить и отодвинуть. Мама.

Когда мама умерла – мы всё бросили. Мы знали, что это случится, но почему – именно сейчас? А мама нас пожалела и умерла, не пустив мучение на лицо. Мы прибежали, столкнулись – может, никогда не соберёмся больше вместе – столпились в уменьшившейся кухне и начали вместе печь торт. Смешивали, взбивали – делали кто что помнил. Собрали тесто на противень. Держали его в руках в последний раз и, еле сдерживаясь, погрузили тесто в духовку на 150 градусов и больше не могли сдержаться: рыдали, не успокаиваясь, хватались руками, стыдно было жить. Мы чуть не голыми руками вытаскивали пирог, хотелось обжечься, обжигались, ещё больше рыдали, взахлеб, заражаясь друг от друга. И хоть бы кто нас унял, успокоил, сказал бы: – Ребята, без иглы мама не прожила бы дольше

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002