Молитва в чужом доме

Ксении В.С.

Связка ключей выглядела крайне нелепо - вместо положенного кольца они держались при помощи ненадёжного карабина, имеющего слабую пружинку для замыкания контура, в двери было только два замка и один ключ оставался лишним, бездельником цепляясь за всё подряд и бороздя ткани моих одежды и тела. Вдобавок один из нужных ключей был престранной формы: из узкого цилиндра шейки на конце были выточены четыре сектора, образуя в оставшемся металле четыре фигурные бороздки, которые должны были являть секрет.

Я проник в дом через две двери, все части которых скрипели старческой немощью - накладка глазка могла выдать приподнявшего её, и тогда, если бы кто стоял за дверью, он обязательно бы понял, что в квартире кто-то есть. Внутренняя дверь не имела замков и служила утолителем шума, плотно не закрывалась и не фиксировалась в одном положении, кряхтя от каждого миллиметра перемещения; кроме того, чтобы добраться до глазка наружной двери, с необходимостью пришлось скрипнуть внутренней, так что стоящий снаружи узнал бы обо мне гораздо раньше, чем я смог его разглядеть.

Я оставил вещи в коридоре, разулся и прошёл в помещение. Мой подход к дверям ещё раньше мог выдать паркет, скрипевший по всей жилплощади, но особенно противно - перед входными дверями, словно он состоял из головастиков, или прочих мальков, слегка прикрытых подобием доски, - что объяснялось активной жизнью прихожей. Квартира была маленькая, двухкомнатная, и спрятаться в случае чего было негде; я прошёл на кухню, как в самое близкое природе человека место.

Внутри чайника плавала слетевшая с металлической спирали чешуя накипи, но я решил не обращать внимания на продезинфицированную грязь. В соседнем доме на этаж ниже меня он бил ону, - она кричала и сосед сверху тщетно пытался перегнуться через перила балкона - страх смерти не был побеждён в нём. Вскипев, чайник дал просадку напряжения, и диктор телевидения заговорил чуть медленнее, с опаской, и дабы не смущать его, я выключил чёрный ящик, записывающий показания всех катастроф мира. Статика объектов в квартире неприятно огорчала мой слух обилием посторонних звуков: дом, казалось, сделали из специального шумопроводящего материала, в целях безопасности, чтобы можно было прийти на помощь кричащему. Налипшая на меня за день грязь хотела утопиться, и я поспешил в ванную.

Было душно, я приоткрыл окна и балконную дверь для пущей вентиляции. Я был в квартире один и не стал закрывать тонкую дверь ванной на щеколду, только прикрыл её, быстро залез под душ и согрелся. Намыливая в очередной раз куцую мочалку я услышал глухой звук, словно в квартире кто-то был, но я успокоил себя тем, что слышимость в доме повышенная и это могли быть соседи. Но звук повторился, причём отчётливей, по характеру преломления его источник находился в большой комнате, и мочалка перестала влиять на мою чистоту. Я замер в синем корыте, под игольчатой струёй душной воды, я прислушивался: входные двери были вне подозрений, но вот балкон и окна могли согрешить. Отчётливо я представил себе, как некто перелезает через перила балкона, или поддевает фиксатор рамы окна. Тот факт, что я был на седьмом этаже, только настораживал меня: появление гостя было тем более необъяснимо, он мог спуститься с крыши, перелезть от соседей или нечто другое, чего я не мог себе представить. Послышался новый глухой удар - то ли сильный и далёкий, то ли аккуратный и близкий, и я повернулся к незапертой двери. В конце концов, лучше быть грязным, но защищённым, чем обмытым, но трупом, и я стал представлять себе моего гостя. Если он аккуратен и осторожен, если не спешит встретиться с хозяином, вовсю льющим воду, то он не представляет опасности для меня. Но посетитель может сомневаться в своих силах и не полагаться на внезапность своего нападения; потом, он может и не знать, что я что-то заподозрил, в таком случае он должен спешить управиться со своими делами. Но он не может не понимать, что я, неожиданно выйдя из ванной, могу застать его врасплох, а такие его дела наспех не делаются. Если он вдвойне осторожен, то наилучшим вариантом для него будет подкараулить меня на выходе из ванной и ударить или оглушить тяжёлым предметом, если он, конечно, не настроен более решительно. Кроме того, он в любой момент может ворваться в незапертую дверь, но здесь он будет рисковать, полагая, что она заперта, и, форсировав атаку, позволит мне подготовиться к ситуации, неблагоприятной для обоих.

Несмотря на ход моих рассуждений, я воочию представил, что, рискнув, он рванёт дверь ванной на себя и увидит меня нагого и беззащитного вдвойне, что будет ему на пользу, и мысленно нарисовал себе его оскал в форме психологического давления, какое-нибудь орудие преступления в руках и главное его преимущество, заключённое в моей крайней неподготовленности к встрече с ним. Придя сюда по своим личным делам, разбирая свои мысли и ощущения за день, почувствовав себя в укрытии в четырёх стенах я совершенно не был приспособлен к мгновенным, тем более силовым реакциям. Будь он хоть женщиной, но имеющей опыт в подобных делах - и мне несдобровать, поэтому я стоял лицом к двери, прикрывая себя мочалкой, и прислушивался в происходящее в полуметре от меня за гипсовой стеной. Через несколько минут я решил выдать себя и закрыл кран с водой. В наступившей тишине что-то явно скрипело в квартире, но происхождение звуков могло быть не антропоморфным. Мне приходилось принимать решения по каждому внешнему скрипу, относя его то на счёт квартиры, находящейся под, то к уличному шуму, то к дикой напряжённости стоящего за стеной. Концентрация внимания приводила к странным феноменам сознания, - иногда мне казалось, что время потеряло свою однородность и событие, долженствующее произойти, уже произошло или происходит в данный момент. Моя фантазия уже распахнула дверь и показывала нападающего первой ниточкой фигуры, появлявшейся при его движении ко мне, но останавливало этот момент, и я постоянно наблюдал открытие двери, семьдесят семь нападений подряд, когда происходящее, как падение с крыши, уже необратимо, - а то всё вдруг возвращалось к реальным масштабам и я стоял, тихо натянувший одежду, но всё ещё в ванне, ничего не смея предпринять для своего спасения.

Наконец, придя к достаточной вероятности того, что чужое присутствие мне только померещилось, я шагнул на пол и через несколько минут резко толкнул дверь вперёд. Никого в проёме не было, и я быстро выпрыгнул в коридор - конечно, никого. С исчезающей с каждым шагом опаской я обошёл всю квартиру два раза и не заметил следов постороннего присутствия. Усмехнувшись собственной нервозности и списав её обострение на усталость после трудного дня, я прошёлся взглядом по незнакомой мне обстановке и присел на диван с толстым фотоальбомом в руках.

Всё в этой квартире дышало, жило её хозяевами, они были по кусочкам развешаны на стенах, они пылились в шкафах в гладко убранных кусках материи, они были свалены в посудомоечную воронку раковины на кухне, они были смотаны в бумажный рулон на кафельной стене санузла, и везде, где бы я ни находился, хозяева были обращены ко мне лицом, они высматривали меня каждый из своего угла, и когда я уходил из поля их зрения, передавали меня следующим, но, по сути, тем же самым хозяевам. Я видел их всех, мне казалось, что я не один в квартире, что, невидимые, они никуда не уехали из дома и продолжали ходить, есть, пить рядом со мной, они мыли руки, они вкручивали лампочки, смотрели выключенный телевизор, чистили прозрачную обувь. Да, я был в гостях, но чувствовал себя не наедине с собой, а как в гостях - когда весь дом полон шума голосов и ты входишь на порог праздника, который никогда не станет твоим, ты не запоминаешь имена протянутых тебе рук и мечтаешь поскорее уткнуться нос ом в именно «наваленную» тебе тарелку. И не дай Бог принять участие в разговорах, из которых ты, если выйдешь живым, всегда узнаешь о себе много нового, но повторяющегося из раза в раз. Но тебя не оставляют в покое и сажая рядом с собой кладут на твоё и чьё-то ещё колено большой пространный фотоальбом, который неловко не досмотреть до конца.

Может быть, я сам взял его с полки, может, мне его подсунули невидимые хозяева, ратующие за то, чтобы мне было хорошо в их доме. На этот раз он был не легче четырёх пакетов молока, твёрдый его переплёт был заделан под фолиант с поперечными скобами и жесткими металлическими уголками. Я осторожно раскрыл томик и вгляделся в лица. Они были крайне аккуратно разложены в хронологическом порядке - вначале шли попообразные мужчины и сложившие замочком руки женщины, все были крайне напряжены, ведь для каждой фотографии приходилось неподвижно сидеть около часа, их лица искажались от внутренней злобы или от эффекта длительной выдержки. Люди в старину были крайне выдержаны. Далее располагались их дети и внуки - деды и отцы моих невидимых хозяев. Затем стал мелькать цвет, а последние страницы альбома полностью заняли иностранцы Kodak. И все они, умершие и живые, настолько сосредоточились на мне, настолько были заинтересованы в том, чтобы я любовался ими, они высасывали из меня всё личное, замещались, бесцеремонно влезали в меня, садились рядом и хлопали по коленке, дышали мне в лицо пыльным гнилостным ветром, что я захлопнул эту книжку в картинках и бросил её под стол. Однако я не успокоился - они продолжали беспокоить, теребить меня, звать к себе на страницы памяти, мельком я даже увидел тянущиеся ко мне из-под стола руки, они были морщинистые и количеством никак не меньше десятка, и тогда я достал альбом обратно и за какой-нибудь час перевернул все фотографии рубашками кверху - вытаскивал по очереди карточки, смотрел с презрением на презирающие меня лица и отворачивал их к страничной стенке, - и после этого успокоился.

За этими занятиями меня настигла полночь, я стал готовиться ко сну. Разобрал маленький диванчик, постелил себе и лёг, выключив свет. Диван поскрипывал на моих поворотах, пах всеми когда-то сидевшими на нём людьми; я приготовился увидеть утренний свет. В кухне и в комнате тикали часы, по одному удару в секунду. Они были электрическими и издавали звуки попеременно, но не равномерно, а со сдвигом так, что сначала раздавался короткий и слабый удар будильника у меня в изголовье, а затем сильный, но далёкий кухонный голос. Мне показалось, что время очень долго бежало за мной, догнало меня, только когда я остановился, и стоит, положив ладонь мне на плечо, чтобы я не сбежал. Время устало и не может отдышаться, вначале быстрый вдох у изголовья, потом выдох в сторону кухни. Я лежал и слушал пневмограмму времени, пытался уловить неравномерность в отдохнувшем её организме, но изменений в пульсе секунд не было.

Балконная дверь так и осталась открытой, и я поневоле обратил внимание на торчащий в комнату прямоугольник. В пустом тёмном проёме шумели вершки деревьев и светили редкие окна соседнего дома. И вдруг, насколько мне было неловко одному в чужой квартире, я почувствовал открытость её пространства, не добрую эмбриональную замкнутость стен, а брешь в борту корабля, через которую проникает опасность, заливается вода или улетает воздух. Ни о каком сне не могло быть и речи, и сколько я не пытался отвлечься от дыры в стене, меня хватило лишь на быстрый пятиминутный сон. Мне стало интересно, что же может со мной произойти, в чём будет виновата незапертая балконная дверь? Например, если по улице начнёт распространяться газообразное отравляющее вещество, то я могу умереть во сне, так и не осязав опасного запаха, но такие случаи крайне редки, если только не откроется течь в газопроводе у соседей. Гораздо более реальной является опасность вторжения вора или другого злоумышленника. Увидев с улицы, что путь в чужую квартиру свободен, пробравшись от соседей либо по верёвке с крыши, он будет полностью свободен в своей власти над спящим мной и над предметами интерьера. Интересно, как долго он будет всматриваться в спящего? Поймёт ли он, кого лишает жизни, мужчину или женщину, молодого или старого, или попытается найти паспорт, чтобы больше узнать о жертве. А может, мне повезёт, и он применит по отношению ко мне некое действие, временно нейтрализующее меня, например, свяжет и, предварительно разбудив, засунет в рот кляп, или приложит на моё сонное лицо эфирную тряпочку. Как бы то ни было, эти мысли утомили меня, и я не заметил прихода сна. Я увидел всё ту же балконную дверь, но теперь я не спал, было светло, и мне, для того, чтобы закрыть её, требовалось отсчитать определённое количество ступней от входной двери к собственно балконной. Я вставал вплотную спиной так, чтобы дверная ручка царапала мне позвоночник, и начинал последовательно приставлять пятку очередной ступни к носку предыдущей, так я двигался по направлению балкона, но, дойдя до него, мне приходилось возвращаться и начинать движение заново. Иногда я забывал по пути число ступней, которое должно получиться при счёте, причём, проснувшись, я так и не вспомнил его, но во сне оно было нацарапано на входной двери, поэтому был смысл дойти до конца. Часто отсчитанное количество итераций не совпадало с заданным, причём на самую малость, на несколько единиц, и мне приходилось возвращаться, надеясь на перемены. Я начинал нервничать, мои действия не приносили мне удовлетворения, балконная дверь оставалась открытой и таила, являла опасность, меня раздражало, что невозможно совершить простейшие действия, и от этого я стал чаще ошибаться, делать шаги всё быстрее, сбиваться в счёте и всё больше удаляться от спасения.

Наконец, я проснулся, было около четырёх часов ночи, но за это время в квартире ничего не изменилось. Огни в доме напротив практически все погасли, а балконная дверь слегка поскрипывала под потоками ветра, врывающегося в комнату. Я встал и закрыл балкон - становилось довольно прохладно.

Меня разбудил механически повторяющийся по три писк будильника, - половина девятого. Я не привык долго нежиться в постели, особенно, когда от твоей собранности многое зависит, поэтому быстро вскочил и умылся. Завтракать с утра человеку совершенно не необходимо, я взял это себе за правило, принял внутрь одну кружку зелёного чая и принялся за дело. Прежде всего, я взял из прихожей оставленную там вечером вместительную спортивную сумку, достал отдельные части автомата, завёрнутые каждая в свою тряпочку, подготовил журнальный столик и разложил их на нём в ряд. Затем тщательно осмотрел, протер, где надо, и начал собирать части в целое. Я не отвлекался на телефонные звонки, которые в несколько серий раздавались из аппарата: я знал, что меня в квартире как бы нет, и я не должен нервничать, ведь звонившие никак не могли знать, что я здесь, или хуже того, обижаться на хозяев, что не берут трубку, ведь им совсем не обязательно быть именно в этот момент дома, а не там, где они были тогда.

Я аккуратно, как говорится без пыли и шума, собрал автомат и плавно положил его на край стола. Затем так же сосредоточенно, не в первый раз, собрал отдельно оптический прицел и осмотрел глушитель. В этом вся суть, что первым делом начинают осматривать чердаки или заброшенные здания, всякие голубятни и подворотни, и никому не придёт в голову класть подозрение на самую обыкновенную квартиру, со стандартной обстановкой и ответственными квартиросъёмщиками. Я даже заказчику не говорю про мою технологию - не его это дело, да и если я не прав, то его это никак не коснётся, - своё дело я знаю на зубок. Дальше я аккуратно прикрепил прицел и отъюстировал его по заранее рассчитанной мною дальности.

Я поставил на стол стул из того же гарнитура, открыл балконную дверь на минимально необходимый угол, подпёр её башмаком в виде реальной туфли хозяев и проверил дверь на закрыв. Дальше я встал за стулом, опёрся на два локтя, наладил упор в плечо и прикинул обзор: нашёл в видоискателе нужный мне подъезд, он был достаточно далеко от моего дома, и, хотя нервы у меня, бывает, пошаливают, но только не на работе, и я б ыл уве рен в себе за это расстояние. Ветки и прочие предметы не мешали обозрению, а, напротив, образовывали собой окошко с центром в лампочке того далёкого подъезда, так что увидеть меня было бы сложно даже в специальную оптику. У меня было в запасе, в среднем, как я успел выяснить, около десяти минут, но надо было быть начеку, поэтому я не отрывался от окуляра и для дополнительного успокоения плавно и попеременно наводил риски внутреннего прицела на лампочку. Машина с шофёром уже стояла напротив подъезда, и мне оставалось только ждать. Я вспомнил, как первый раз взял в руки оружие: это было на школьном уроке НВП, когда под строжайшим присмотром нам выдали два пневматических ружья из тира. Мы подходили к учителю, он ссыпал каждому в ладонь по три маленькие пульки и менял бумажную мишень в другом торце класса. Помню, что я жутко боялся отдачи и заранее жалел плечо, но, оказалось, её совсем не было, и я, надеясь на худшее, двинул телом вперёд и промазал первый выстрел. Зато второй удался на славу - лучшее попадание в классе, на границу девятки и яблочка.

Дверь подъезда открывалась несколько раз, но это были посторонние люди, некоторые с собаками, наконец, на низкое крыльцо вышел мой человек. Что за привычка стоять именно у выходных дверей, топтаться и перекладывать ключи и платки, закуривать и смотреть вдаль? Я направил основное перекрестье на его голову и сделал плавный выдох из лёгких. В этот момент он посмотрел в мою сторону, его лицо было очень серьёзно, но я понимал, что с такого расстояния разглядеть что-либо невозможно, а даже если бы он и увидел меня, что с того? Я плавно спустил курок, услышал звук открывающейся металлической банки (0.33), снял автомат с плеча, снял стул, разобрал и завернул оружие как было, поправил стол, закрыл балконную дверь и сразу вышел из квартиры. Я закрыл дверь на два замка, третий ключ мне так и не пригодился, вышел из подъезда и, проходя через третий по направлению пути двор, выкинул всю связку в зелёный контейнер.

13.08.2002

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002