Письмо матери

Меня всегда волновала природа двойственности мироздания, где каждому листу была положена изнанка, звезде - туманность, а розовому свету пробивающегося восхода - мертвенно-багровый, словно бы последний в жизни закат. Я понимал, как теперь даже могу объяснить, что самим ощущением второго я лишь более увязал в паутине материи, впутываясь в игру в её середине, и именно поэтому всегда словно ожидаю судейского свистка свыше. Мама, почему мне так тяжело выбирать? Почему, не смотря ни на что, мне больше не к кому обратиться, и правым оказывается тот отморозок, убивший дюжину солдат, но пощадивший скелет старушки в углу. Не было в его жесте благородства, но то высокопарное "она же мать!" (пусть тех, кого он убил, но это не важно, ведь сказанное не воскресло). Я думал, почему из всей этой неразберихи выбора человек желает не умереть, нет! Он желает вернуться домой - читай - в собственную одноразовость, в ту чистую пластмассовую стерильность, когда его тянули из тьмы. Вдруг открылся механизм времени: когда я стал ЗДЕСЬ, осознал себя ЗДЕСЬ, на этом стуле, в этом доме, мальчиком на шаре, - тогда на меня, как в мультике про Дональда, свалились все остальные моменты жизни чулана Вселенной.

И я не в состоянии вытерпеть их. Мама, почему их так много? Почему же я решился обратиться к тебе? Почему, если я достиг некоего предела терпения, я не могу броситься тебе в колени и уместить между ними мою расколотую намиллионолам голову? Почему, если ты всего в пяти метрах от меня, и я вижу твой плавающий по кухне чепец, почему я прибегаю к помощи письма, зная заранее, что ты никогда не прочтёшь его, потому что оно, имея тебя адресатом, никогда не дойдёт до тебя? Почему и в этом, таком простом и желанном шаге, вдруг открывается та жестокая двойственность, и я продвигаюсь к тебе кратчайшим из путей записки, закупоренной в бутыль из-под соски и выброшенной в океан?

Я неслучайно набросал вопросов, ибо мне известен тот главный из них, озадачивающий все эти - а кто ты, мать?

Знаешь, я обращаюсь к тебе в первом лице, но это далеко не твоё лицо, и даже не грим. Когда мы смотрим с тобой старые советские кинофильмы, где архаическое почитание старших преподносится как находка сценариста, и блудный сын просит у матери прощения за ослушание, или, неважно, она в слезах признаёт его правым; вот тогда, я чувствую, как между нами провисает тот эгрегор несоответствия, которому ни ты, ни я не хотим верить и молча остаёмся заколдованными до следующего эпизода. Мы понимаем, что фильм солгал нам только что, но не можем признаться даже в неправоте неправоты. Мне кажется, мы никогда не станем ближе друг к другу, и тем это невероятнее, чем каждый из нас будет хотеть любящего сына или всепринимающей матери. Мы слепые метафизические котята, но позволь я объясню тебе феномен зрения! Какие же мы дикари, какие тёмные ничтожные люди, если так просто, таким лёгким желанием проецируем извечные архетипы в отпечатки ручки помойного ведра или крана на кухне!

Мама! Между тою тобой, кем ты себя мыслишь, и тою, которой являешься, безусловно есть связь, и она и только она одна такая у тебя, и ты узурпируешь её по праву собственности, но понятия не имеешь о её длине во веки вечные! Как пёсик на километровой привязи с завязанным носом ты всегда думаешь, что найдёшь свою хозяйку. Однако всё запуталось и истёрлось! Посмотри на себя в зеркало и найди в себе мать! Не саму себя как привычную диспозицию ко мне, но Мать всего сущего на земле, Мать-причину, действительную Роженицу времени! Как я хочу показать тебе всю глубину твоего заблуждения! Ты словно маленькая буковка, помарка типографского набора в энциклопедической статье о тектонических разломах. Принадлежность к чему-либо может быть той номинальной принадлежностью к чему-либо вообще, к автоматизму деления клеток и закону Ньютона, как неизвестный солдат погиб с вероятностью одна двадцатимилионная. Но если ты хочешь назвать себя Матерью - стань ею внутри себя, просто - стань! Природа взяла этот грех на себя, зазвав вас на сеновал и дав нервные импульсы в живот, она лишила вас разума затем лишь, чтобы вы исполнились на земле, чтобы привязать ту номинальную ниточку, за которую когда-нибудь придётся вытягивать вас, чтобы из самой низины жизни вскричать "я - мать!" и все бы замолчали. Да, все вы матери, но вы не Мать! И я, произнеся крамолу вслух, уже имея этот грех в помыслах, буду и знаю, на что обрекаю звёздного мальчика в себе, на какое вечное скитание по дробящимся от горя вселенным. Но не страдание мне это и не наказание, ведь я доброволен, а сыновье стремление увидеть тебя вновь! Да, мои представления о сыне недалеко ушли от твоих материнских, я так же запутан и потерян при рождении, как и ты в тщетных попытках разыскать меня внутрь, наши вектора противоположны и бескоудалены.

Как часто мы путались в этих лживых формулировках "ты должен / должна", социум предложил нам такую слабую ковалентную связь, что сам распад её не сопровождается ни малейшим выделением энергии. И как это правильно! Хватит, прекратим цепляться за колченогие несобственные мифы, ведь легче быть компаньонами, братьями, сестрами, стать на равных в тех вечных вопросах, не переваливая и не отождествляя ответы на них друг с другом. Мы взрослые люди, но почему-то человечество страдает мифологическим ожирением простых схем, присваивая себе буквальность и доступность их образов, превращая их в поножовщину, в безотцовщину, в растрату! Инфантильный наскок на миф отбивает яйца, так давайте не будем ходить синими чулками! Вот я ставлю оболтуса рядом с тихой женщиной: найдите среди них мать?! Скорее она - этот прыщавый наглец, чем всегобоязненная старушка. Мы присваиваем миры себе, повинуясь номинальному звучанию, но не в силах ответить ни на один его зов. Тогда где же они хотят найти самого Бога?

Я вечный скиталец и по призванию, и по званию, и я никогда не знал тебя, Мать. Это не должно быть обидным, ведь твою онтологическую невозможность достичь меня я уже описал, теперь я хочу сказать тебе о собственной трагедии разобщённости, глядя с поля разлётов осколков которой можно назвать центр взрыва тобою - несуществующей матерью. Ты как чёрная дыра моей души - я всегда в страхе быть затянутым не в вечное блаженство, но в беспамятство, и вынужден карабкаться всё дальше, в общем-то, по ненужным мне камням мировой матки. Давай в припадке сентиментальности я буду называть то, что пугает меня сзади, Матерью, и тыкать в тебя как в доступную антропоморфную модель?

Мать - почему я боюсь тебя?
Разве ты можешь лишить меня права действия, задушить в складках фартука, избить до полусмерти как можно только лишь своего ребёнка? Ты должна желать мне добра - так отпусти меня на волю, плачь у ручья, провожай на войну, ты же сделала своё дело рода, и бытие вновь распоролось моим возникшим сознанием. Ты уже виновата самой страшной виной - зарождением жизни, умножением скорби и времени. Теперь ты ничто, ты - пережиток, скорлупа, уходи, мать, ты не нужна мне больше, ты напоминаешь мне о любви, которой никогда не могла дать! Зачем ты цепляешься за меня, как за сына? Я не сын тебе вовсе, я сам по себе, а ты просто не могла не родить, и то, что получилось, никак не могло просчитаться тобою! Ты хочешь всего, что вышло из тебя, тебе кажется, что ты родила весь мир, и тебе всегда будет мало! Так и не получишь ни грамма моего! И не как наказание от меня - разве мы личности? - но как Богом данное тебе несчастье - отпускать на волю существа сама не понимая ни откуда и уж тем более - куда, ничего не зная ни о них самих, ни о тех, кто заставил тебя! Твоё наказание - в муке безвестности, в непонимании своей функции, в неискупаемости греха рода, ты можешь лишь свести себя к минимуму, но всегда помнить про самый страшный грех - ничего-не-рождения.

Мать - почему я люблю тебя?
Сколько миллиардов раз, когда воздух снару жи был чуть холоднее обиды внутри, и наглые звёзды подглядывали за моими слезами, когда никто и никогда не мог бы утешить меня или предложить мне что-то; мама - почему я бежал к тебе? Где ты была, Мама? Почему на твоём месте должна была находиться чужая фотография или чёрная дыра неизвестности? Говорят, мать - она пахнет по-особому, и я натренировал свой нюх, свой взгляд и свою внелюбящую душу, но никогда ты не показывалась мне хотя бы краешком кроватки, хотя в такие минуты я верил в твоё существование в стократ сильнее Бога, потому что Бога тогда не было со мною, даже он не понял бы происходящего у меня внутри, а могла быть только ты одна! Но ты пряталась, уходила ещё глубже чёрной дыры, и я был готов исчезнуть навсегда, лишь бы только в тебе самой, чтобы распушенные нити непонимания мира прижечь обратной пуповиной внутри тебя, забыть себя, сомкнуться под тобою... Но не дано мне было увидеть тебя, успокоиться тобою, потому что я сам призвал себя бродить между огней - матери и отца, боясь обжечься об любовь того или другого.

Мать - я ищу тебя!
Хотя ты совсем не появляешься больше, с той самой поры, когда стало принято считать себя взрослым, хотя я потерял самые намёки на твою близость, полностью отдалив воспоминания об ошибках и приметах самообмана, я не перестаю надеяться, что рано или поздно, в том или другом зачатке мира, я вдруг увижу твою тень, что будет обратно светом, желание твоего влияния и, может статься, это и будет единственным прикосновением к тебе, той самой формой, какую я просто никогда бы не смог назвать тобой, но вдруг увидел бы тебя в ней во всей твоей благости и любви. Ты не человек, не тополь, не женщина. Да, ты часто бываешь женщиной, но можешь быть где и когда угодно, но в любимой женщине ты должна быть обязательно, правда?!

Мама! Я вижу тебя там, где совпадают два числа, а колёса поезда встают ровно в промежуток, где шелестят шестерёнки, и жук ползает по моей ладони Мебиуса. Ты там, где листва обернулась ко мне листвою! Мама! Ты прости меня за ту лёгкость и требовательность, с которой я хотел придти к тебе, я знаю, ты вне времени, и твоё ожидание меня вечно, как и моё нахождение тебя. Вдруг - я понял, я не смогу остаться один, даже если дух покинет меня - то, что останется во мне после этого и станет тобою, твоим Провидением и Любовью. Мы станем вместе и навсегда, Мама!

16 октября 2003 (20:30 - 22:00)
Гастроэнтерологический институт

ЛИТЕРАТУРНАЯ СЛУЖБА  © 2002