Это письмо будет ни о чём, как бы вскользь, как уходящие картинки в окне бегущего поезда. Мысли сейчас к концу года кинематографичны: оглядываемся назад, на прошлое. Кстати, как у тебя с киноплёнкой, может подкинуть пару бобин? Можно и проявителя достать.
Совсем меня замучили подвальные мыши, изгрызли весь отснятый материал за год.
Сестра приходит по ночам и просит принести ей на могилу цветы. А я что, крайний, мне не до неё, надо и носки постирать, и пол подмести. Ты скажи, любишь ли ты лазурный берег моря ночью, когда Луна снежит поверхность солёной воды, пробовала ли ты губами прикоснуться к безжизненной глади?
У моря рождаются самые далёкие идеи и тоска по космосу. Если бы летучая тарелка прилетела в этот миг и забрала бы тебя на Луну, сколько пользы ты мог бы совершить на лунном грунте!
Цветок посадить, улыбнуться Земле сверху, рассмотреть космическое пространство.
Когда море спокойно, и дреемлет в ночи, неслышно прибоя, сам ты начинаешь засыпать на тёплых отвоздействия ушедшего дня. Усопшее возвращается к тебе.
Например, железный самосвал, или резиновый слоник. Каждому человеку неодбхоимо спать с резиновыми слониками. Ты была в дали, Ольга. Вдали и остаёшься. Не Сальвадор ли ты Дали? Или Леонардо Винчи, Да?
Ах, да разве скажешь ты мне, Арина Родионована. И зубов ли нет у тебя для
того чтобы сказать? Когда я летом слушал гром и лежал в палатке, а дневные девчонки своими платьицами окучивали разум моего воображения, не ты ли была явлена мне во сне со своей короткой юбчонкой и образом отличницы - Мальвины, которая запирает Пьеро на ночь, и напускает прираний-мутантов?
Да, это ты приснилась мне, когда ночевал я во дворе своего летнего дома, и луна просвечивала бледной тревогой сквозь современный нейлон защищающей палатки. Вот умеют Американцы защищаться. Доллар падает, а никак не упадёт. Вечный двигатель.
Между искусством и долларом Чехов выбирает деньги. Я говорил тебе, что в городской тоске лежу, пока ты бороздишь воздушные просторы Красноярска, на траве южной ночи.
И я говорил тебе, что впечатления сегодняшнего дня бурным потоком легли на моё
сентиментальное настроение и существо. С тех пор я и пообещал написать письмо, которое никак не приходило, потому что почта сейчас работает плохо. Я писал, старался, даже написал три страницы, но их забрала моя сестра с собой в гроб. Она сказала, что ей там холодно и нечем будет укрываться. Так что я и не надеюсь, что ты прочтёшь и это. А писал я о том, что был в месте своего детства, где проводил долгие счастливые
летние дни, это было на горе Абрау-Дюрсо, у самого дальнего края озера, где дорожный перешеек отделял тонны пресной воды от маленького лимана, в котором мы ловили сазанов.
Несколько месяцев мы жили в палатках и питаллись только рыбой, червяками, ежевикой да лягушками. Мать моя тогда ещё была рядом, и дети не знали меру времени. Написать
об этом мнжно было бы и больше, да томишься ты там в кафе, а я приличный человек, и задерживать тебя не стану. Какой у тебя размер груди. Вышли мне ответ, я обязательно собщу его дедушке, он любит вышивать крестиком наряды для девочек.
Попав в Абрау через 20 лет, я пришёл на то же место, узнал родные деревья и родную потрескавшуюся дорогу, и позвонил тебе и сказал, что письмо будет готово через
двадцать минут. Да ты ж ничего всё равно не поймёшь!
Помню я твои пристрастия, у меня память, слава Богу, ещё ничего, ты слушаешь в
плеере Филиппа Киркорова.
Асфальт был совершенно белый от воздействия времени и даже чистая вера строителей в непоколебимость прокладываемых дорог не смогла сохранить асфальту веру в жизнь. Многие деревья состарились, а некоторые уже умерли... Я хорошо помнил эту поляну, в
детстве я прятал в деревьях лечинок, и ловил на них лягушек. Добрая горка как будто уменьшилась и лес стал не таким дремучим. Я стоял на обрыве, смотрел на озеро, и вдруг ощутил сколько пошло времени.
Двадцать лет. Стало очень страшно, и огромная волна печали прокатилась по моему замершему разуму. Почувствовать двадцать лет, так отчётливо не удавалось никогда. Самая серьёзная часть - я почувствовал себя здесь же уже семидесятилетним стариком, вот точно так же стоящим на этой горке, и смотрящим вдаль мутной воды. И разницы между детством, юностью, и будущим нет - между ними мгновение. Когда об этом говорят со стороны - кажется банальной банальностью и пафосным дыханием
сентиментальности девятнадцатого века.
Но теперь я тебя скажу - Децл умер! Значит умрём и мы.
И гора в Абрау-Дюрсо только будет одиноко стоять посреди родины и ждать новых несчастных существ, чтобы научить их великой правде времени.
Я начинаю стучать ногами в пол соседям. Эдя ходит кругами и ищет Кагор. Не брала ли ты его кагор? Только честно. Если что, можешь привезти ящик.
А сегодня я проснулся и принялся готовить новогодний отчёт собственной жизни. Что зимой подарила нам рожь? Подумать надо. А ты помни второй закон термодинамики.
